Роберт Силверберг - Стеклянная башня

– Конечно, не могло, – сказал он так искренне, как только мог. – Андроиды – это люди, и люди – это… тоже люди, я всегда так думал, и с какой стати что-то должно было измениться? Ты прекрасна. И я очень тебя люблю. А тот, кто думает, что андроиды – неполноценные существа, просто злобный псих.

– Ты за то, чтобы андроидам дали гражданские права?

– Конечно.

– Ты имеешь в виду андроидов-_альфа_? – невинно улыбаясь, уточнила она.

– Ну… я…

– Люди и андроиды равны, только альфы более равны, чем остальные андроиды?

– Ты опять начинаешь?

– Я всего лишь пытаюсь добиться для альф политических преимуществ.

Разве не может в угнетенной этнической группе быть свое разделение на классы? Мануэль, я люблю тебя. Ну почему ты все так серьезно воспринимаешь?

– Ничего не могу с этим поделать. Я никогда не был особенным умником, и твой тонкий юмор-до меня не всегда доходит. – Он поцеловал ее в грудь. – Мне пора.

– Но ты же только пришел!

– Очень жаль, но мне действительно пора.

– Этот дурацкий спор отнял уйму времени… и ты пришел поздно… Ну, Мануэль, задержись хотя бы на час!

– В Калифорнии меня ждет жена, – сказал он. – К сожалению, большой мир иногда напоминает о своем существовании.

– Когда теперь я тебя увижу?

– Скоро, скоро.

– Послезавтра?

– Вряд ли. Но скоро. Я позвоню. – Он быстро оделся. Ее слова продолжали звучать у него в мозгу, потрескивая, как фон статического электричества.

«Мануэль, ты не такой, как другие… Ты не делишь весь мир на людей и андроидов». Разве это правда? Разве это может быть правдой? Он солгал ей, предрассудков у него ничуть не меньше, чем у любого другого человека, и посещение завода только дало им дополнительную пищу. Но, может, достаточно волевого усилия – и он преодолеет себя? Может, сегодня вечером он нашел наконец свое истинное призвание? Интересно, что скажут, если сын Симеона Крага открыто выскажется по такому взрывоопасному вопросу, как гражданские права андроидов, и займет сторону Партии Равенства? И Мануэль Никчемный, Мануэль-бездельник, Мануэль-повеса превратится в пламенного аболициониста?

Он немного поиграл этой мыслью. Может быть, может быть. По крайней мере, появляется удачная возможность избавиться от опостылевшего имиджа пустозвона. Дело, дело, дело! Наконец-то появляется достойное дело! Может быть. Лилит проводила его до двери, он на прощанье поцеловал ее, обнял, ощущая под руками неестественно гладкую кожу, и закрыл глаза. К его ужасу, перед ним снова возник, призрачно мерцая сквозь зажмуренные веки, ряд автоклавов, и Нолан Бомпенсьеро, кувыркаясь, принялся объяснять, как «новорожденных» андроидов обучают контролировать анальный сфинктер. Его передернуло, и он отстранился от Лилит.

– Я позвоню, – пообещал он уходя.

16:44, КАЛИФОРНИЯ. Он вышел из трансмат-кабины во внутренний дворик, мощенный синевато-серым кафелем. Солнце медленно ползло над Тихим океаном.

К Мануэлю поспешили трое слуг-андроидов: один принес домашний халат, второй тонизирующую таблетку, третий – свежую газету.

– Где миссис Краг? – спросил Мануэль. – Еще спит?

– Она у океана, – ответил ему слуга-бета.

Мануэль быстро переоделся, принял таблетку и вышел на пляж. Он сразу увидел Клиссу метрах в ста от дома, она брела вдоль берега в полосе негромко шумящего прибоя. Вокруг нее кругами бегали три длинноногих чайки, и она что-то кричала им, смеясь и хлопая в ладоши. Она заметила Мануэля, только когда он подошел уже почти вплотную. После Лилит она казалась ребенком: узкие бедра, поджарый мальчишеский зад, едва выступающая, как у двенадцатилетней девочки, грудь. Темнеющий между ног волосатый треугольник смотрелся совершенно нелепо. Моя жена – ребенок, подумал Мануэль, а любовница сделана из пластика.

– Клисса, – позвал он.

– О! – вздрогнула она. – Ты напугал меня.

– Как сегодня океан? Тебе не холодно?

– Мануэль, ты же прекрасно знаешь, я никогда не мерзну. Интересно было на заводе?

– Интересно, – ответил он. – А ты как? Я вижу, тебе уже лучше.

– Лучше? Разве мне было плохо?

Он странно посмотрел на нее.

– Но сегодня утром… на башне… ты была, э-э… взволнована.

– А, так ты об этом! Я уже почти забыла. Да, конечно, это было ужасно… Который, кстати, час? – 16:48, плюс-минус минута.

– Пожалуй, я начну одеваться. Ты не забыл, нас приглашали на обед в Гонконг?

Мануэля восхищало ее умение забывать о неприятном, как змеи забывают о сброшенной коже.

– В Гонконге еще утро, – ответил он. – Мы никуда не опаздываем, торопиться пока незачем.

– Ну хорошо… может, тогда поплаваем вместе? Вода совсем не такая холодная, как тебе кажется. Или… – Она осеклась. – Между прочим, ты до сих пор не поцеловал меня. И не поздоровался.

– Привет, – сказал он.

– Привет. Я люблю тебя.

– И я тебя люблю.

Целоваться с Клиссой было все равно что с гипсовой статуей. На губах у него все еще оставался вкус губ Лилит. Интересно все-таки, подумал он, кто из них живая, чувствующая женщина, а кто – холодная искусственная вещь ?

Обнимая жену, он не чувствовал ровным счетом ничего. Он разжал объятия.

Она потянула его за руку к полосе прибоя, они немного поплескались в волнах, и вскоре он выбрался на берег, дрожа от озноба. Начало смеркаться; слуга-бета принес во внутренний дворик коктейли.

– Мне кажется, ты сегодня где-то очень далеко, – произнесла Клисса. – Наверное, все дело в этих бесконечных трансмат-прыжках. Что бы там специалисты ни говорили, но каждый прыжок что-то от тебя забирает.

На вечер в Гонконге она надела уникальную драгоценность – ожерелье из стеклянных грушевидных бусин, черных как сажа. Автоматическая межзвездная станция, посланная картелем Крага за семь с половиной световых лет от Земли, выудила эти застывшие капельки вещества из облака пыли, окружающего тусклую умирающую звезду. Ожерелье было свадебным подарком от Крага. Какая другая женщина могла похвастаться ожерельем из кусочков вещества темной звезды? Но в обществе, в котором вращались Мануэль и Клисса, чудеса воспринимались как должное. Никто из соседей Клиссы по столу даже виду не подал, что заметил ожерелье. В Гонконге Мануэль и Клисса задержались хорошо за полночь, так что, когда они вернулись на побережье Мендочино, в Калифорнии давно наступило утро. Приказав слуге-бете разбудить их через восемь часов, они задернули шторы. Мануэль давно перестал следить за течением времени, но у него было смутное подозрение, что на ногах он уже больше 24 часов. Иногда трансмат-жизнь бывает слишком утомительной, подумал он и отключился.

18 октября 2218 г.

Башня достигла двухсотвосьмидесятиметровой отметки и продолжает расти на глазах час за часом. Днем она ослепительно сверкает в лучах бледного арктического солнца и похожа на блестящее копье, воткнутое кем-то посреди тундры. Ночью, отражая огни бесчисленных прожекторов, в свете которых трудится третья смена, она смотрится просто ошеломляюще.