Дмитрий Скирюк - Руны судьбы (Осенний Лис - 5)

Четыре стражника собрались, получив приказ, и быстро удалились.

Вернулись они уже с большим бревном, которое, должно быть, позаимствовали на ближайшей сукновальне. Монах тем временем завёл какой-то спор с сидящими в осаде. В том, что их там было несколько, уже не приходилось сомневаться - даже на таком расстоянии можно было различить по меньшей мере два голоса.

Потом солдаты подхватили принесённое бревно и попытались выбить дверь, сначала просто так, затем - с разбега. Дверь, однако, устояла. Орудовать тараном в узком переулке оказалось трудновато, солдаты топали, пыхтели, матерились, чуть не придавили парочку зевак и до кучи вышибли окно в доме напротив, когда пытались отойти подальше, чтоб как следует разбежаться.

В итоге после этого монах почёл за лучшее возобновить переговоры. Он то грозил, то увещевал, цитировал и тут же толковал библейскую латынь, но всё было тщетно. Сдаться осаждённые не пожелали, и в ход опять пошло бревно. Так продолжалось больше часа. Юный монах молча стоял в стороне и то ли молился, то ли - просто наблюдал. Наконец кузен Mapсель демонстративно плюнул и отковылял назад в кабак, да и остальным собравшимся всё это тоже начало надоедать, как вдруг течение событий резко поменяло ход.

Все так привыкли к грохоту бревна, что как-то пропустили миг, когда дверь ухнула в последний раз, как гулкий барабан, и улетела внутрь. Мгновение царила тишина, потом собравшиеся ахнули и подались вперёд, напрыгивая друг на друга. "Cargate todo!" [Бросайте все! (исп.)] - закричал монах.

Испанцы мигом бросили ненужное теперь бревно и замахали на людей руками: "Назад! С ума сошли? Назад!" Схватили алебарды. Маленький отрядец ощетинился, как ёж, и лишь один солдат - худой и малорослый парень с жидкой бородёнкой, спокойно и без суеты нацеливал в дверной проём большую аркебузу. Аксельбант фитиля тихо тлел в зажиме серпентина.

Народ загомонил, потом утих, напряжённо ожидая продолжения. Монах отступил на два шага. Остановился.

- Именем Короля, - начал он, - приказываю вам, еретики, выйти и сдаваться! Иначе же...

Что случится, если будет "иначе", он не успел договорить. Из глубины заброшенного дома вдруг донёсся хриплый вой, от которого солдаты вздрогнули и разом подались назад. Затем на пороге показался травник - высокий, угловатый и слегка сутулый малый лет тридцати с колючими глазами, рыжий и взъерошенный, как ведьмина метла, что было мочи раздувающий меха волынки. Выглядело это дико и неправдоподобно, но совсем не страшно, тем более теперь, когда источник дьявольского шума получил вполне земное объяснение. Рутгер покопался в памяти, невольно сравнивая, соответствует ли травник описанию, которое у Рутгера имелось.

Травник соответствовал.

Стражники приободрились и подняли алебарды. А потом - потом Рутгер перестал соображать.

Потому что ноги сами вдруг пустились в пляс.

И не только у него.

Бывает так, что ты сидишь, к примеру, там, на свадьбе. Всё - никакой уже, а музыканты жарят, как из пушки - волынки, скрипки, дудки, rommel-pot, [Разновидность барабана] все гости пляшут, как ужаленные, и у тебя нога сама собою отбивает такт. Тут не захочешь, а пойдёшь плясать! Потом не вспомнишь ни мелодии, ни ритма, а только - эту пятку разнесчастную свою, которая всё тело тянет за собой, да хмель в башке, притопы да прихлопы жги, гуляй! - однажды пляшем!

Да-а...

Примерно то же самое творил сейчас своей волынкой травник. Только это было гораздо сильнее. В сто раз, в двести. В сорок сороков.

Музыка ударила в голову, как старое вино. Безумный хоровод столкнул и закружил собравшихся, перемешал толпу в нелепом танце, как костяшки домино. Сопротивляться не было ни силы, ни желания. Кто порезвей и поумней, хватали подвернувшихся под руку женщин. Те не сопротивлялись. Плясали латники, зеваки, обыватели, щупленький испанский стражник уронил на землю аркебузу; и даже монах отплясывал какую-то нелепую сегидилью, бесстыдно задирая рясу и вздымая липкий снег подошвами смолёных башмаков...

А травник шёл вперед и всё играл, таща танцоров за собой, как тот Мартин с волшебным гусем. Рутгер смутно вспоминал потом, что за спиной у травника ещё как будто кто-то шёл, маячил кто-то, двое или трое, но у него не получилось разглядеть, кто это и сколько их там.

Кто-то кричал, кто-то плакал, кто-то смеялся. Заколдованный поток безумной пляски тёк по улицам по направлению к воротам, как весенняя река, захватывая всех, кто попадался на пути. До юго-западных ворот добралась уже целая толпа. Кто их открыл, ворота, и когда, осталось тоже неизвестным городские стражники потом нигде не обнаружили своих ключей, и пришлось заказывать новые. У городских слесарей был из-за этого маленький праздник.

За городскими стенами, едва лишь миновали створ ворот, Лис бросил волынку на снег, снял шляпу - раскрасневшийся, весёлый, - шутовски откланялся ночным танцорам, расхохотался, и через миг исчез в ночной кромешной темноте.

А волынка продолжал играть сам по себе! Сначала - так, будто ничего не случилось, но с каждою минутою - всё медленней и тише. Пляска тоже медленно, но верно затихала. Последнее, что помнил Рутгер в этой серой пелене, был взгляд парнишки-монашека - серьёзный, очень грустный и сосредоточенный. Мальчишка был единственный, кто не поддался чарам травника, и просто шёл за всеми следом, будучи не в силах что-то предпринять. Шёл и глядел себе под ноги.

Потом музыка утихла. Запыхавшиеся стражники метнулись в ночь на поиски беглецов, но возвратились ни с чем. Волынку осторожно подобрали, предварительно проткнув её мечом, и брат Себастьян распорядился развести большой костёр и сжечь в огне бесовский самогуд.

Рутгер вдруг почувствовал, как кто-то тронул его за плечо, и обернулся.

За спиной стояла та самая девушка с арбалетом, с которой он разговаривал утром. Правда, сейчас она была без арбалета.

- А ты, оказывается, хорошо пляшешь, - тихо сказала она и посмотрела травнику вослед. Отбросила чёлку с высокого лба. - Я не стану его убивать.

И улыбнулась.

Рутгер несколько опешил: встретить её здесь он никоим образом не ожидал. Он посмотрел на стражу, на монахов, на пылающий костёр, обернулся вновь: "А как же...", и осёкся.

Сзади не было никого. Только темнота и снежная равнина.

И ещё - как будто кто-то где-то далеко насвистывает эту самую мелодию, которая заставила плясать всех любопытных горожан.

И пятка вновь сама собою отбивает такт.

Рутгер закрыл рот. Постоял, молча глядя в угасающий костёр, потом повернулся и пошёл домой. Ему нужно было подумать. Одно он, впрочем, знал наверняка: эту загадку ему сегодня было нипочём не разгадать.

Нипочём.

* * *

- Так ты поэтому играл, там, на поляне? Травник покивал, не оборачиваясь, повертел в руках большой нерасколотый чурбак, и подбросил его в угасающий камин. Пламя недоверчиво помедлило, лизнуло крохотными язычками неожиданный подарок, потом вдруг разом вспыхнуло и с жадостным треском набросилось на смолистое дерево. Красные язычки осветили всё вокруг.