Андрэ Нортон - Тройка мечей: Пояс из Леопарда. Тройка Мечей

Как и Пергвин, она не менялась с годами, а оставалась всё в том же зрелом возрасте. И хотя Леди Элдрис явно не проявляла страстного желания властвовать, подобно моей матери, в ней чувствовалась некая сила, сквозившая в каждом жесте.

Я, как и подобает в подобных случаях, опустился на колено и поцеловал бабушке руку — несмотря на жару в комнате, рука была удивительно прохладной. Хотя голова моя и была опущена, я в который уже раз ощутил, что она смотрит на меня не как на Могхуса, с удовлетворением, а с еле заметной неприязнью.

— Приветствую тебя, Кетан… — холодно произнесла она.

— Да пребудет с вами удача, солнце и долгие годы жизни, моя Леди, — ответил я, как и полагалось.

— Встань, мой мальчик. Дай посмотреть, насколько ты вырос за это время! — на этот раз в её голосе почувствовалась лёгкая теплота, означавшая, что к этой встрече она готовилась, а значит, что-то должно произойти.

Я поднялся. И заметил, что среди женщин в приёмной не было ни моей матери, ни Урсиллы. Зато присутствовала другая — Тейни.

Она словно являла собой молодую Леди Элдрис — именно такой, наверное, была её бабка много-много лет назад, когда Всадник-Оборотень опутал её колдовскими чарами. Высокая, в праздничном платье, довольно глухом, но намекавшем на плавные изгибы её тела — тела, вполне созревшего для замужества. Те же тёмные волосы, как у Леди Элдрис, но собранные в причудливую причёску при помощи гребней и шпилек с драгоценными камнями.

Насколько я помнил, черты её лица были такими же правильными. Но теперь у рта появилась еле заметная морщинка, а между тёмными бровями пролегла ранняя складка. Она вовсе не улыбалась, даже выглядела хмурой и, казалось, желала бы оказаться в этот момент где-нибудь в другом месте.

Я знал, как полагается себя вести в подобных случаях, но что-то внутри противилось установленному порядку. Однако, не имея выбора, я подошёл к ней и, стиснув ей руки, осторожно поцеловал в щёку. И почувствовал, как напружинилось её тело. Значит, она по-прежнему, как и много лет назад, терпеть меня не могла.

— Очень мило, — Тейни ничего не произнесла, даже имени в качестве приветствия. Слова принадлежали Леди Элдрис.

— Что ж, девочка моя, — обратилась она к Тейни. — Не так уж это и страшно. Он представительный юноша…

Это был далеко не комплимент в мой адрес. Я чувствовал их неприязнь ко мне, но в ответ не мог показать свои чувства. Помолвка — до чего же мрачная церемония! — ещё не свадьба. К этой мысли я склонялся в тот момент, когда во мне зрела уверенность, что Тейни никогда не станет моей женой. Нужно каким-то образом отвоевать себе свободу.

Леди Элдрис не ждала ответа ни от меня, ни от Тейни. Она опустила руки на колени и, расстегнув шёлковую сумочку, вынула из неё…

Леопардовый пояс! Стоило посмотреть на него вновь, как я почувствовал то же неистовое желание обладать им, как и в тот — первый — раз, когда увидел его впервые.

— Это, моя девочка, делается для твоего же будущего. Пояс образует собою некий круг, каким и должен стать ваш брак. Отдай же его своему будущему Лорду!

Тейни не торопилась брать пояс из рук Леди Элдрис. Боялась ли она, что тем самым ей не избежать своего будущего? Но она не посмела ослушаться.

Взяв пояс, она повернулась ко мне и произнесла тусклым скучным голосом:

— Мой Лорд, прими от меня символ нашего будущего союза.

Лишь краем уха я слышал, что она говорит. Главное — пояс. Да, я сдержал себя и не выхватил его из рук Тейни. Мне даже хватило благоразумия поблагодарить её и Леди Элдрис за подарок.

Тейни не удостоила меня ни ответом, ни кивком, и мои слова повисли в полной тишине. Я заметил, что Леди Элдрис усмехнулась.

— Смотри же, береги его, Кетан, — сказала она. — Это просто сокровище. А теперь можешь идти. Мы сделали всё, как полагается, к тому же я устала…

Её слова прозвучали так резко, что мне полагалось бы обидеться и рассердиться. Но, по правде говоря, в комнате было так жарко натоплено, что я с радостью покинул её, держа в руках приобретённое сокровище. Вернувшись к себе в комнату, я пробежался ладонью по меху, наслаждаясь его шелковистостью и теплом. И я не положил его в сундук, как праздничные одежды, а надел прямо на голое тело, под рубашку и куртку. В ту минуту ничего странного в своих действиях я не находил. Как будто так и полагалось носить пояс.

Даже ночью, ложась спать, я не стал снимать его. И опять долго не мог заснуть. Но на этот раз оказалось недостаточным просто сидеть и смотреть в окно. Как только на небе появилась полная луна, я понял, что должен быть там, в ночи, — подальше от этих тесных каменных стен.

Хотя никогда раньше мне не случалось проделывать ничего подобного, я решительно натянул бриджи с сапогами и так торопился, что времени на рубашку и куртку просто не осталось. Я выскользнул из Башни через Ворота — в это время часовые всегда спят. Оказавшись на открытом пространстве, я побежал. Моё тело целиком оказалось во власти дикого и безрассудного желания, уносившего меня всё дальше и дальше.

Я пересёк поле и оказался среди кустарника, окаймлявшего лес. Потом устремился вдоль ручья, пока не очутился на лужайке, над которой светила серебристая луна, отражавшаяся в запруде. Тут я сбросил одежду и нырнул в тёмные воды. Я набирал воду пригоршнями, расплескивая её вокруг себя. Пояс образовывал вокруг моего тела тёмную полосу, в то время как пряжка-голова снежного барса горела в сиянии луны ослепительно ярко, как ни один камень на свете. Он как бы вобрал меня всего в циркониевую пряжку — и теперь вокруг не существовало ничего, кроме дикой природы и головы снежного барса перед глазами.

Проснувшись на рассвете, я услышал пение птиц над головой. Лунное сияние ушло из запруды, хотя еле заметный серебряный диск всё ещё виднелся на западе. Я протёр глаза, не удивившись тому, что меня окружает, ибо во мне осталось воспоминание — воспоминание о дикой жизни прошедшей ночи. Я увидел, услышал и познал нечто значительное, восприняв всё это из чуждого мира, такого прекрасного и живого, какого я никогда не ведал ранее. Это была настоящая свобода, к которой я так стремился все прошлые годы. Вернуться в Главную Башню было равносильно заточению, но другого выбора у меня не было.

Чутье подсказывало мне, что если кто-либо проведает о моих ночных вылазках, мне не позволят поступать так в дальнейшем. Я должен вернуться к себе в комнату никем не замеченным. Пришлось сесть, дотянуться до одежды, лежавшей на расстоянии вытянутой руки, чтобы надеть её на мокрое от росы тело. Пояс на мне теперь был просто поясом, не больше. Даже камень на пряжке потускнел. И всё же, не удержавшись, я пробежался пальцами по меху.