Виталий Вавикин - Потерянный мир

Дрожь подчинила себе руки. Горлышко бутылки зазвенело о край стакана.

– Тебе не нужно меня бояться, – сказала Эдриан.

– Конечно, ты же мой глюк! – Джессика нервно хихикнула, сделала большой глоток.

Джин встал поперек горла. Слезы навернулись на глаза. Она закашлялась, отвернулась, тихо бранясь себе под нос. «Может быть, видение прошло?» – подумала она, бросая короткий взгляд в сторону Эдриан. Нет, женщина по-прежнему стояла у окна, наблюдая за ней.

– Ну хорошо. Если я пообещаю тебе, что буду держаться подальше от Эллис Ливенски, ты уйдешь? – спросила Джессика.

– Дело не только в Эллис. Есть еще Варинг, Купер, Джамил.

– Джамил мой друг!

– Уже нет.

– Может, мне и с острова уехать?

– Было бы неплохо.

– Было бы неплохо?! – Джессика поняла, что начинает кричать, поджала губы, налила себе еще выпить.

– Я просто хочу помочь, уберечь тебя.

– Уберечь от чего? – голос Джессики начал напоминать змеиное шипение. – Думаешь, ты мне нужна? Думаешь, мне нужны твои советы? – внутри что-то щелкнуло. – Знаешь, отец уже пытался это делать. Оглядись и посмотри, к чему это привело!

– Какое мне дело до твоего отца?

– А какое тебе дело до меня?! – Джессика снова поджала губы.

«Что если сейчас проснется сиделка дочери и выглянет из комнаты? – подумала Джесс. – Увидит ли она Эдриан? Или же увидит только, как я разговариваю сама с собой?»

– Я хочу, чтобы ты ушла, – устало попросила она.

– Пообещай, что будешь держаться подальше от Эллис и ее друзей.

– Они и мои друзья.

– И держись подальше от того колодца, что вы нашли вчера.

– Уходи.

– Пообещай мне.

– Я сказала, убирайся! – Джессика указала рукой на дверь, смутилась, тряхнула головой. – Или как там уходят все галлюцинации? Черт! – она отвернулась, буквально чувствуя, как Эдриан сверлит своим взглядом ее затылок. – Ты уйдешь или нет?

– Нет, пока не услышу то, что мне нужно.

– Мне наплевать на Эллис, Варинга и Купера. Но Джамил мой друг.

– Уже нет.

– Ты-то откуда знаешь? – Джессика налила себе еще порцию джина. – Да тебя даже нет здесь на самом деле.

– А что если ты ошибаешься?

– Что?

– Дотронься до меня, – сказала Эдриан, подходя к ней.

– Да не буду я…

– Пожалуйста, – Эдриан взяла руку Джессики. – Если бы я была плодом твоего воображение, разве ты смогла бы меня чувствовать?

– Это ничего не значит. Это…

– Пожалуйста, – ее взгляд стал колким. – Дай мне еще один шанс.

– Еще один шанс? – растерянно переспросила Джесс.

– Я знаю, что при жизни была плохой матерью. Позволь мне исправиться хотя бы после смерти.

– Что? – Джесс резко отдернула руку, попятилась.

– Просто дай мне слово, что будешь держаться подальше от Эллис и колодца.

– Нет. Ты сказала только что… сказала… – Джессика трижды набирала полные легкие воздуха, но так и не смогла произнести: «Что ты моя мать». Лишь во рту появился вкус крови от прокушенных губ.

– Сделай хоть раз что-нибудь не наперекор, – сказала Эдриан перед тем, как уйти.

Джессика смотрела, как за ней закрывается дверь, но в голове была лишь пустота. Она словно онемела, но сейчас это было лучшее, что могло случиться. Где-то глубоко она понимала это. Онеметь и ни о чем не думать. Даже мысли о безумии отошли на второй план. Не было ничего. Все замерло, затаилось. Джесс почувствовала холод стакана в правой руке. Бездумно поднесла стакан ко рту, сделала пару глотков джина. Что-то теплое заполнило желудок. Ощущение этого пришло медленно, нехотя, лениво. Затем Джесс начала слышать, как шумит за окном дождь, свистит ветер. Слышать собственное тяжелое дыхание. Дышала ли она с того момента, как ушла Эдриан? Эдриан. Эдриан… Мысли возвращались так же медленно, как и чувства. Джессика попыталась вспомнить ее лицо. Это требовало усилий и… Волнение. Она не знала, откуда оно приходит, но чувствовала, как начинает сильнее биться сердце. Эдриан. Эдриан. Эдриан.

– У меня нет ни одной ее фотографии, чтобы сравнить, – тихо сказала Джессика, словно убеждая саму себя выбросить все это из головы. – К тому же так не бывает. Никогда. Только не со мной и не здесь, – она снова прокусила губы. – Да эта сука даже никогда не была Хорниш! – струйка крови скатилась по ее подбородку. – Она не хотела моего отца, не хотела меня!

Джессика выпила еще. Алкоголь прибавил обиды и злости, но вместе с этим пришло и что-то еще, что-то, заставившее ее сесть за компьютер и забить в поисковике имя Эдриан Даммерс. Фотография некролога, которую удалось найти, всколыхнула какие-то оставшиеся далеко в прошлом чувства, но Джессика постаралась не придавать этому значения. Она просто сидела и смотрела на фотографию, потягивая из стакана чистый джин. Она не следила за временем, лишь чувствовала, как алкоголь все сильнее и сильнее затуманивает мозг.

Она так и заснула – на стуле, со стаканом джина в правой руке и включенным монитором. Снов не было, скорее, обрывки воспоминаний, рваные лохмотья детства. Джессика не знала, помнит в действительности свою мать или нет, но во сне ей казалось, что помнит. Во сне это был не безликий силуэт, построенный на основании скупых рассказов отца. Во сне это была живая женщина с лицом, которое Джессика видела на фотографии некролога. Сохранилась черно-белая палитра, только это не выглядело странным. Наоборот, в этом был смысл. Весь мир был до безумия цветным, и только мать была лишена этого буйства красок, словно она и была единственно возможной реальностью. Реальностью, к которой тянулась Джесс. Не знала почему, но это было важным. Где-то рядом ходил отец, но он был таким красочным, таким ослепительным, что от этого можно было сойти с ума.

Джесс пыталась понять, как выглядит сама, пыталась разглядеть свои руки, свою одежду, свое лицо, но не могла. Стоило ей подойти к зеркалу – и зрение отказывалось подчиняться. Мир становился мутным, смазанным. Да Джесс и не знала, хочет ли в действительности рассмотреть себя. Не знала, частью какого мира хочет стать: краски радовали глаз, но будоражили мысли, волновали, возбуждали, злили, выводили из себя, а черно-белая реальность утомляла, но приносила какой-то необъяснимый покой. Все словно разделилось на два полюса. На одном был отец, на другом – мать. Отец был ярким и сочным, словно клоун в цирке, который вместо того, чтобы веселить, пугает и вызывает желание уйти. А мать была все той же девушкой с фотографии некролога – черно-белая, зернистая, ненастоящая. Джессика боялась смотреть на нее, словно взгляд мог забрать остатки жизни из этого блеклого образа.

«Почему же они с отцом не могут дополнить друг друга? – думала она. – Мать получила бы немного красок, а отец перестал выглядеть таким неестественно сочным».