Виталий Вавикин - Желание верить (сборник)

– Но ваше предательство никогда не будет прощено, – говорит Фрида. – Мы никогда не простим вас, но и никогда не забудем. По крайней мере, так будет в священных садах.

– Почему бы вам тогда не поселиться в нашем мире?

– В вашем мире? – Фрида смеется. – В этом грязном, никчемном мире, среди животных лишь отдаленно похожих на нас?

– Так ты считаешь меня животным?

– Не тебя, а только тех, в ком не течет кровь наших мужчин. В них нет души, нет света. Они ничтожны. И их очень много. Здесь, на этой земле, – Фрида снова целует Глена, пробует его вкус. – Скажи, разве ты никогда не считал себя особенным?

– Возможно.

– Я знаю, что считал, – она улыбается. – А женщины? Вспомни всех, с которыми ты был. Разве ты хотел остаться хоть с одной из них? Разве ты не чувствовал, что это всего лишь бездушные животные, отличающиеся от тебя?

– Я не думал об этом.

– Думал, – говорит Фрида. – Просто боялся признаться себе в этом. – Каждый раз, каждую новую ночь.

Она заставляет его опуститься на колени, отдается ему под нависшей ветвью персикового дерева.

– Скажи, что ты чувствуешь теперь? – спрашивает она.

Глен молчит. Его тело дрожит, мысли в голове летят где-то высоко.

– Ты ведь счастлив, не так ли? – спрашивает его Фрида.

– Да.

– Все твои мечты. Все твои фантазии. Все здесь. Во мне. В таких, как я.

– Да.

– И так будет, до тех пор, пока ты будешь служить нам, – она снова улыбается. – Ты ведь будешь служить нам?

– Да.

– Я так и знала…

Она не знала где она и что с ней. Вокруг была земля. Черная, холодная. Можно было лишь пошевелить правой рукой. Сначала немного, затем чуть свободнее. Девушка почувствовала, что ее тюрьма не монолитна, что можно бороться с ней, отвоевывать свое пространство. Она не считала время, лишь знала, что старания приносят результат. Рука была свободна, затем грудь. Теперь дышалось свободней. Окружавшая ее земля сжималась, отступала перед натиском жизни. Но силы были не безграничны, и девушка знала это. Нужно было действовать, нужно было бороться. Но бороться разумно. Медленно продвигаться наверх, к спасению, к жизни. Она чувствовала, что способна сделать это, верила. Поэтому не останавливалась. Даже когда над головой появилось препятствие.

Предмет был тонким и длинным. Девушка назвала его палкой и долго не могла преодолеть эту преграду, но затем, неожиданно, один конец палки выскочил из земли, и девушка вместо препятствия получила удобный инструмент. Особенно после того, как руки уже были разодраны в кровь.

Но чем выше она поднималась, тем плотнее становилась земля, тем сложнее было преодолевать отделявшее ее от свободы расстояние. Но какое расстояние? Она остановилась и долго не могла заставить себя вернуться к работе, к спасению. Что если силы кончатся раньше, чем она выберется? Что если расстояние все еще слишком велико, а сил уже осталось так мало? Она даже заплакала, заснула, но открыв глаза, снова продолжила подниматься наверх, пытаясь пробиваться вперед при помощи найденной палки.

Ясность пришла внезапно. Ясность, которая отбросила все сомнения и тревоги. Земля стала настолько плотной, что девушка почти сдалась. Сдалась в тот самый момент, когда конец палки пробил последние слои и выбрался на свободу. Теперь сквозь полую сердцевину палки можно было видеть. Далекое звездное небо. Это придало сил, и девушка продолжила подниматься вверх, увеличивая все больше и больше отверстие при помощи палки.

Дождь начался утром, когда сердце с замиранием начинало ожидать первых лучей солнца. Небо затянули тучи, загремел гром. С неба сорвались первые капли дождя. Затем все как-то неожиданно стихло, ненадолго. Потом началась буря. Вода потекла в проделанное девушкой отверстие. Сначала она радовалась этому, затем поняла, что скоро все вокруг нее заполнится водой, и ей нечем будет дышать. Страх вернул силы, но земля над головой была слишком плотной, а времени, чтобы выбраться оставалось все меньше. Тогда девушка начала звать на помощь.

Никто не пришел на ее зов. Никто не услышал ее за шумом разыгравшейся небесной вакханалии. Лишь вода поднялась сначала до пояса, затем до груди. Девушка закричала в последний раз, задержала дыхание, прижалась губами к полой трубке, начиная дышать через нее. Все звуки стихли. Вода попала в уши, заставила закрыть глаза. Какое-то время девушка не двигалась, боясь, что палка может сломаться, и она задохнется, но затем бездействие начало сводить с ума. Она протянула руку и начала осторожно раскапывать нависший над головой размокший грунт. Дождь принес отчаяние, но дождь размочил землю и принес надежду. Тело замерзло и начало дрожать, но девушка старалась думать только о спасении, только о том, чтобы выбраться.

Она не знала, сколько прошло времени. Не знала даже, продолжает копать или нет – руки онемели, и она уже ничего не чувствовала. Мысли в голове застыли, замерли. Не было ни страха, ни отчаяния, ни ожидания, что кто-то придет и спасет ее. Все стало каким-то далеким, забытым, ненужным. Остались лишь губы и полая палка, через которую она все еще продолжала дышать. И ничего больше. Но нужно было расстаться и с этим. Скоро расстаться. Смириться и принять неизбежность, закончив этот долгий подъем…

Анита Бейтс умирала. Медленно. Неспешно. Словно желая показать своему супругу, как утекает из нее жизнь, заставить его смотреть. Смотреть и винить себя. Так, по крайней мере, казалось ему – Тайлеру Джонсону, ведущему специалисту ядерной электростанции в штате Пенсильвания. Бывшему специалисту. После того, как на его рабочем месте пострадал посторонний человек, он стал просто Тайлером Джонсоном, временно безработным мужем известной художницы, которая получила большую дозу радиации, в результате халатности мужа. Как-то так, по крайней мере, писали газеты. Писали в первые полгода. Затем об Аните Бейтс забыли. Даже художественные выставки вычеркнули ее имя из списка приглашенных. Все знали – она не выкарабкается, смерть достанет ее, уже достала, осталось лишь ждать, когда смерть устанет играть с ней в свою странную игру. Знала это и Анита. Знал и Джонсон. Знал и не мог смотреть, как жена медленно угасает. Три года. Три долгих года, за которые она успела создать еще десяток картин, которые тут же купили налетевшие стервятники-коллекционеры. За последней картиной тоже выстроилась очередь, но Анита не успела ее закончить. Жизнь оставила ее. Джонсон получил около сотни предложений, чтобы продать картину, но отказался. Он решил, что лучше будет оставить картину, повесить ее на стену, как вечное напоминание своей вины.