Вадим Бабенко - Семмант

И что с того, что нам за дело? Это так просто забыть, не помнить, когда в их лицах, чертах, движениях – красота, которую не сравнить ни с чем. Ни один ее отблеск не поймать в ловушку и не описать – ни вычурным слогом, ни даже самыми простыми из слов. Все они, Евы, прекрасны сами по себе, но этого им мало, ненасытным. Они каждодневно, неутомимо – я бы сказал, не задумываясь, рутинно – воспроизводят красоту, которая кругом, резонируют на каждый след гармонии, рассеянной в пространстве. Избранные природой, они являются дешифровщиками гармонии – для тупых и грубых, нас. Можно лишь поражаться их безмерной щедрости – право же, они отдают так много! Лишь наверное ущербность мира, сводящего прекрасное к примитиву, не дает им полностью осознать свою ценность – и возгордиться или предаться скорби. В этом – наша огромная мужская удача!

Мягчайший луч стал моим тайным фетишем. В нем сошлись все гармоники в мире, все на свете водовороты и вихри, но я чувствовал: их слияние – не сумбур и не мелководная рябь. В богатейшей палитре его бликов я видел символы высшей власти – власти над беспорядком вселенной, с которым не может сладить даже время. Непредсказуемость и непостоянство, хаос нелинейностей, изменчивость смыслов вписывались в картину как частный случай и лишь подтверждали ее правоту. Волны и корпускулы несли в себе точное решение уравнений жизни. Решение устойчивое – такое, что не зависит от сдвигов начальных данных. Потому-то уверенность всепрощения непоколебима – и в Еве, и в ее сестрах. Потому-то они знают, кто чего хочет – и за себя, и за нас, неразумных… Так я понял свою ошибку, заблуждение новичка. Я искал не там, не оттуда подбирался к сути. Скользил по верхам – слишком резво, нетерпеливо. И неоправданно спрямлял углы.

Я признал это и записал в блокноте: путь к разгадке – через свечение Евы! И почувствовал: есть идея. Призрак любви не так уж неуловим!

Моя тайная слежка обрела новый смысл, я передумал о женщинах больше, чем когда-либо до того. Все попадали в ракурс – красавицы и дурнушки, светские дамы и беззаботные феи, матери семейств, обремененные бытом, и деловые стервы с острым блеском в зрачках. Каждую, казалось, влекло свое – карьера, дети, зависть и восхищение подруг. Но мягчайший луч, будто сам по себе, рождался внутри, проникал сквозь оболочки. Несмотря на комплексы и запреты, разочарования и социальный прессинг. Нужно было лишь постараться уловить его, разложить по частотам. Обобщить, свести к единому, обратить в абстрактный образ.

Новый проект замаячил на горизонте – самый смелый из всех, за которые я брался. Недосказанность почти исчезла, а шанс – я знал, что теперь его не упущу. Я вновь замыслил создать нечто живое – но не на бумаге, как Адель. Я задумал сделать робота женского пола. И назвать его – как? – разумеется, Ева!

Я верил, она выйдет умна, образована, любопытна. В ней не будет и намека на узость взгляда, на ограниченность и душевную лень. Ее «свечение» уловит любой сенсор, даже через компьютерный экран. Но – улавливать будет некому. Я решил твердо, что не покажу ее никому. Она не для человечества, она для меня. Нельзя отдать ее недостойным, это будет моя женщина – и не смейтесь, у меня ведь уже есть друг. Я могу оживить то, что состоит из цифр – и взращу в ней настоящую душу. Она внесет стабильность в мою жизнь, станет вечным стимулом для свершений. Быть может, я смогу сказать ей то, что не говорил никогда, никому – если не считать сибирских двойняшек, но то было не в счет.

Я скажу ей: – Я люблю тебя, Ева!

И пойму наконец, зачем мне нужно признаться в этом.

И перестану метаться в поисках несуществующей Гелы.

Конечно, это был очень долгосрочный план. Яснее, чем кто-либо, я понимал, как сложна стоящая передо мной задача. Как подступиться, куда поместить их всех, таких разных, столь непохожих? Приходили на ум ветвящиеся вселенные, дробные размерности, множественные миры… Незнакомки лукаво щурились, поводили плечами, будто зная мои сомнения. Будто поддразнивая – ну и кто, мол, потом разберется в этих мирах?

При том, я верил, мой отточенный метод как раз и позволит достичь цели. Нужно лишь правильно его применить. Квантовые семейства, суперпозиция волн – в них-то и оживут мягчайшие лучи, все их гармоники до единой, все составляющие женской сути. Не об этом ли мечтает каждая из фемин – найти место множеству ипостасей, всем желаниям, всем грезам, зашифрованным в ее флюидах. И так будет, их сохранят, опишут с помощью изощренной функции Пси, пусть даже кому-то достанутся только мнимые компоненты. Ни одна фантазия не останется позабытой, лишь неясно, как быть потом, в неизбежный миг квантового коллапса. В момент измерения-контакта, ртутной вспышки в сознании того, кто смотрит. Даже самый тактичный из наблюдателей сведет на нет магию альтернатив. И, может статься, увидит вовсе не ту, какой прекрасная незнакомка представляет себя в мечтах. Как сделать так, чтобы при этом ничего не испортить? Не превратить волшебную фею в глупое склочное существо? Нет, не зря меня с университетских лет занимала редукция состояний…

Словом, идея была сильна, но пока не проработана в деталях. Я чувствовал: до поры нельзя выдавать ее никому. Моя жизнь шла своим чередом – встречи с Лидией, беседы с Семмантом, короткие рассказы про Адель. Но было и другое – я собирал по крохам то, что пригодится мне в свое время. Слушал волны, вбирал в себя шифр сигнала, которому уже знал название. И понимал, что я на верном пути. А потом случилось событие – в одну дождливую среду.

Удивительно, но толчком ему вновь послужила тень Марьяны. Тень Марио – не для этого ли нам даются самые заклятые из врагов? Мы с Лидией ходили в Аудиторио, в Зал Симфоний. Слушали Стравинского – нервную пляску звезд, судорогу желания, растворенную в небе. Потом имели ужин в старом кастильском стиле – яйца с картошкой и козий сыр. Имели позднюю выпивку в модном баре «Астро». Там же имели секс – Стравинский вдруг вернулся к нам во всей мощи. Мы уединились в туалетной комнате и провели в ней немало времени – пока нам не стали стучать в дверь. Лидия оскалилась, как Медея, вцепилась мне в плечо, тяжело задышала и кончила с протяжным стоном. Очевидно, стон был слышен снаружи – на нас вылупили глаза, когда мы вышли. Потом она смеялась в кресле за столиком, хохотала и не могла остановиться. Я прихлебывал коньяк и чувствовал себя властелином мира.

С этим ощущением я и вернулся домой – глубоко за полночь, один, без Лидии. Пьяный и взбудораженный, я расхаживал по комнатам, бормоча бессмыслицу сквозь зубы. Пытался продлить иллюзию всесилия и гнал прочь тоскливую мысль о том, что главное, увы, ускользает прочь. Мне хотелось думать о Еве, о свойствах мягчайшего луча, но что-то мешало, не давая покоя.