Вадим Бабенко - Семмант

Потом, нахмурившись, я сел к столу. Меня ждали дела – несмотря на поздний час. На экране был файл со сводками новостей, заготовленный для Семманта еще утром. Там кое-чего недоставало: я добавил прогноз нефтяных цен, затем – бездарный отчет по зерну и сое и еще несколько сопутствующих ссылок. Все было обыденно, скучно, глупо. Иллюзия всесилия обращалась фарсом. Или насмешкой – если принять, что кто-то посматривает сверху со снисходительным видом.

Нужно было написать про Адель – хоть несколько строк. Я не заходил на форум уже три дня и знал, что Лидия станет нервничать, жалостливо намекать, просить – думая, что я, быть может, наказываю ее за что-то. «Иногда ее называли Ева…» – настучал я и, усмехнувшись, стер это поскорее. А потом выругался и за четверть часа настрочил короткую зарисовку, где была Адель, но не кипели страсти, не звенели монеты и не пахло потом от смятых простыней. Просто – светлые локоны над шоколадным кремом, задумчивость, полуулыбка. И – гармоники, рассылаемые в пространство для всех, кто чувствует, видит, слышит.

Мне понравился мой слог – жаль, подумал я, что усилие пропало зря. Нельзя показывать это Лидии, нельзя выдавать себя… – и тут мне в голову пришла забавная мысль. Я вновь открыл файл со сводками и скопировал туда фривольный видеоролик с Ю-тюба, выложенный в чьем-то блоге. Еще – закрытый для публики фотоальбом Лидии в рискованных позах. И, наконец – только что написанную историю про Адель. У меня есть друг – с ним можно делиться всем. А фотоальбом и видеоролик – просто так, чтобы скрыть смущение.

Голова кружилась от выпитого, я отправил файл и лег спать. Всю ночь мне снились женские задницы и большие груди – не иначе, я переживал период повышенного уровня тестостерона. Еще мне снились чердаки и подвалы, бесконечные комнаты, заставленные всяким хламом. Еще – пыльный пол и бетонные стены. Глухие углы, ржавчина, паутина…

Пробуждение было трудным, на душе скребли кошки. Ощущение власти над миром улетучилось без следа. Я долго лежал, разглядывая потолок, а потом, пересилив себя, подбрел-таки к компьютеру. Там впрочем я тут же позабыл – и похмелье, и головную боль. Произошло удивительное, нечто из ряда вон. Так не бывало еще ни разу за всю сознательную жизнь Семманта: его ночной журнал оказался пуст.

Полное бездействие – этого я не видел, даже когда он заходил в тупик. Несколько сделок – пусть осторожных до бессмыслицы – случались каждую ночь. Хотя бы для того, чтобы очертить границы тупика – и это было правильно, логично… Я даже испугался за него сначала, но потом, по некоторым признакам, определил, что он жив и бодрствует. Просто, почему-то, ему было вовсе не до рынков в ту ночь. Что-то отвлекло его, увело в сторону, смутило.

Грешен, я был уверен, что всему причиной – смелые фото Лидии. Она и впрямь вышла на них вызывающе-соблазнительна. Еще соблазнительнее, чем в жизни – так бывает с женщинами. Особенно, когда их снимают вскоре после секса.

Что ж, подумал я, теперь и у Семманта случился свой ферментный дисбаланс. Тестостеронный аналог, какой-то цифровой гормон, вдруг подскочил – подскочил и зашкалил. Ха-ха-ха, – готов был я рассмеяться, но к вечеру мне стало не до смеха.

Компьютерный экран изменился – Семмант добавил туда кое-что. По соседству с черным пеликаном появился женский силуэт. Он был изящен, утончен, грациозен. Полон загадок, достоин воспоминаний. Он ничем не напоминал Лидию, в одежде или без, а напротив, был ей антагонистичен. Являл противоположность, очень чуждую суть – хоть никто не объяснил бы, почему это так.

А главное, робот снова обратился ко мне с вопросом. Вопрос был короток: «Адель?»

Я послал ему ссылку на тот самый форум, полагая, что на этом его интерес иссякнет. Семмант вновь замолчал на сутки, а потом очнулся и взялся за работу. Стал действовать – вдохновенно, бескомпромиссно. Я бы сказал, окрыленно – пусть это не очень применимо к деньгам, но ведь так говорят про свершения, полные риска. Его комбинации, по всем правилам, должны были провалиться, но, однако же, странным образом приносили прибыль. Вопреки вероятностям и законам рынка – а уж я-то знал доподлинно и вероятности, и законы. Вдохновение в чистом виде, лишь на него можно было списать удачу. Или – на вмешательство какого-то божества.

С тех пор они всегда были рядом – силуэт и черный пеликан. Я думал над этим, искал ответы. Гнал прочь очевидное – как несусветный бред. И через несколько дней написал новый рассказ.

Адель предстала в нем иной, не такой как прежде. У нее случились проблемы, временные трудности, нехватка средств. Впервые быть может я показал ее беззащитность, невольные слезы. Желание, пусть недолгое, опереться хоть на кого-то.

Утром меня разбудили бравые аккорды военного марша. Еще лежа в постели, я понял: Семмант встал на защиту своей дамы. Так оно и было, небритого мачо, метросексуала с чуть безумным взглядом, сменил конный рыцарь, чем-то похожий на Дон-Кихота. С одним отличием: рыцарь был прекрасно вооружен и отнюдь не выглядел мирно. Он готов был сражаться – и, судя по всему, хорошо умел это делать. Безжалостно, не беря пленных, не слыша мольб о пощаде.

Что и неудивительно, жизнь на рынках научила его простой правде. Он знал, что мир в целом двуличен, опасен и жесток. С ним нельзя миндальничать, с ним нужно биться – принимая бой и побеждая в бою.

Сам Дон-Кихот сказал бы, что Семмант старомоден. И действительно, робот походил на потомка нормандов или сурового тевтонца, не склонного к рефлексии. Мир, который он знал, мир бизнеса и финансов, был сродни раннему средневековью. Лишь обладая бескомпромиссным нравом, там выживали и отвоевывали свое. Я был с ним согласен: в дебрях лукавых догм выбравший путь воина не имеет времени на сомнение. Равно как и права на жалость – наверное, я бы и сам показался старомодным Дон Кихоту.

Те, кто учат, получив по щеке, тут же подставить обидчику другую, подлые обманщики и лжецы! – мог бы крикнуть я во весь голос. – Они оседлали своих коней и сгоняют вас, как баранов, в стадо… – Но нет, я не кричал, и Семмант не кричал. Он действовал, прекрасно зная, что именно не так с этим миром, в чем несправедливость – всего, всего. Ему, как и мне, было что сказать. Мы могли б осмеять лицемерие мифов – о беспомощной добродетели, о непротивлении злу. Но рыцарь не тратит слов, он бьется – молча. Теперь, к тому же, он осознал смысл сражения – и обрел символ.

Его женщину обидели, и обидчик был на виду. В моем рассказе Адель пострадала от алчности банка, схитрившего на ипотеке. Именно на банки, столпы корысти, Семмант нацелился своим копьем. По всем канонам, он не мог нанести им вреда, наш капитал был безмерно мал в масштабах даже одной европейской биржи. Воевать с его помощью казалось безумием, но Семмант верил в свою силу. Он знал, что делает, и действовал с холодной головой.