Жюль Верн - Двадцать тысяч лье под водой (пер. Вовчок)

Шлюпка была дана в наше распоряжение на завтрашнее утро. Я даже не стал узнавать, поедет ли капитан с нами, и был уверен, что нам не дадут ни одного человека из экипажа и что Нед Ленд будет сам управлять шлюпкой. Земля находилась от нас не более как в двух милях, и канадцу ничего не стоило провести шлюпку между рифами, столь опасными для больших судов.

На другой день, 5 января, шлюпку спустили с палубы два матроса. Весла были уже в шлюпке, и нам оставалось только в нее сойти.

В 8 часов мы, вооруженные ружьями и топорами, отчалили от «Наутилуса». Море было довольно спокойным, с земли дул небольшой ветерок. Консейль и я сидели на веслах и энергично гребли, а Нед вел шлюпку по узким проходам между рифами. Шлюпка легко подчинялась рулю и быстро преодолевала все препятствия.

Нед Ленд не мог опомниться от радости. Как выпущенный на волю узник, он вовсе не думал о том, что ему придется снова возвратиться в темницу.

— Мясо! — повторял он. — Мы будем есть мясо! И какое еще мясо! Настоящую дичь! Вот только что хлеба нет! Я не говорю, что рыба не хороша, но если все время есть рыбу да рыбу, так она приедается, а кусок свежего мяса… Знаете, господин профессор, изжарить его на угольках… Прелесть что такое!

— Лакомка! — заметил Консейль. — Так рассказал, что у меня слюнки потекли!

— Погодите, сначала еще надо узнать, нет ли в этих лесах такой дичи, которая начнет охотиться за охотниками, — сказал я.

— Ничего, господин Аронакс, — отвечал канадец, показывая свои острые зубы, — я буду есть и тигра, если на этом острове не попадется других четвероногих!

— Друг Нед заносится! — заметил Консейль.

— Какие бы ни были животные — бесперые четвероногие или двуногие с перьями, — только бы мне их увидеть, и я тотчас в них — паф!

— Ну, — отвечал я, — начинаются сумасбродства мистера Ленда!

— Не бойтесь, господин Аронакс, — отвечал канадец, — и гребите сильнее. Я через двадцать пять минут угощу вас своей стряпней!

В половине девятого шлюпка тихо причалила к песчаному берегу, благополучно миновав коралловое кольцо, окружающее остров Гвебороар.

Признаюсь, я не без волнения ступил на землю. Нед Ленд попробовал почву ногой, будто боялся на нее наступить. А между тем мы всего два месяца были, по выражению капитана, «пассажирами» «Наутилуса», но, в сущности, пленниками на подводном судне.

Через несколько минут мы находились уже на расстоянии выстрела от берега. Известковая почва состояла почти вся из мадрепоровых кораллов, но некоторые русла обмелевших ручьев усеяны были гранитными обломками, что доказывало, что этот остров был древнего геологического происхождения.

Горизонт прятался за великолепным лесным занавесом. Огромные деревья высотой до двухсот футов соединялись между собой гирляндами лиан, которые качались, точно гамаки, от легкого ветерка. Какие тут были мимозы, казуарины, фикусы, гибискусы, пальмы! А под их зеленым сводом росли орхидеи, бобовые растения и папоротники.

Не замечая всех этих великолепных образцов новогвинейской флоры, канадец предпочел приятному полезное. Он нашел кокосовое дерево, сбил с него несколько орехов, расколол их, и мы пили молоко и ели мякоть с невыразимым удовольствием.

— Отлично! Превосходно! — говорил Нед Ленд.

— Превкусно! — отвечал Консейль.

— Я полагаю, — сказал канадец, — что ваш Немо не рассердится, если мы привезем с собой несколько кокосовых орехов, а?

— Полагаю, что не рассердится, — отвечал я, — но есть их он не будет.

— Тем хуже для него! — сказал Консейль.

— И тем лучше для нас! — возразил Нед. — Нам больше останется!

— Одно слово, мистер Ленд, — сказал я Неду, который собрался обивать вторую пальму, — кокосовые орехи — отличная вещь, но прежде чем наполнять ими шлюпку, мне кажется, разумнее узнать, нет ли на острове более полезных продуктов. Свежие овощи, например, были бы очень кстати.

— Их честь изволили это дельно сказать, — отвечал Консейль, — по-моему, надо приберечь три места в шлюпке: одно для плодов, другое для овощей и третье для дичи. Только до сих пор не видно никаких признаков этой дичи!

— Не надо отчаиваться, Консейль! — сказал канадец.

— Пойдемте дальше, — сказал я. — Надо быть настороже, хотя остров, кажется, необитаем, но все лучше соблюдать осторожность. Может, откуда-нибудь вдруг появятся не такие разборчивые охотники, как мы!

— Ам-ам-ам! — сказал Нед, выразительно щелкая зубами и двигая челюстями.

— Что это вы, Нед?! — вскрикнул Консейль.

— Мне что-то захотелось стать людоедом! — сказал канадец.

— Нед, Нед! Что вы за ахинею несете? — сказал Консейль. — Задумали стать людоедом! Да я теперь буду бояться спать с вами в одной каюте! Я могу всего ожидать! Когда-нибудь проснусь и вдруг увижу, что я наполовину съеден!

— Друг Консейль, я вас очень люблю, но не настолько, чтобы есть вас без необходимости.

— Нет, уж я вам теперь не доверяю! — отвечал Консейль. — Давайте лучше охотиться! Надо непременно настрелять какой-нибудь дичи и накормить этого каннибала, а то, пожалуй, случится так, что их честь поутру проснется, а от слуги останутся только огрызки!

Таким образом обмениваясь шутками, мы проникли под темный свод леса и в продолжение двух часов исходили его во всех направлениях.

Случай помог нам отыскать одно из самых полезных растений тропического пояса, оно доставило нам драгоценную пищу, которой не было на «Наутилусе». Я говорю о хлебном дереве, которое в изобилии росло на острове Гвебороар. Мне встретился особый его вид, не имеющий семян; малайцы называют его «рима».

Это дерево отличалось длинным прямым стволом высотой сорок футов; по его изящно закругленной верхушке, состоящей из больших многопластинчатых листьев, натуралист тотчас же мог узнать «хлебоплод», который так удачно разводят на Маскаренских островах. Среди густой зелени свешивались огромные шарообразные плоды шириной десять сантиметров, снаружи шероховатые, с сетью шестиугольников. Хлебным деревом, которое не требует никакого ухода и дает плоды в течение восьми месяцев, природа наградила те земли, где нет зернового хлеба.

Неду Ленду эти плоды были хорошо знакомы, он уже не раз угощался ими в своих многочисленных путешествиях и знал, как их надо готовить. При виде их он так разволновался, что уже не мог сдержаться, и сказал:

— Разрази меня на месте, если я не попробую этого хлебца!

— Пробуйте, Нед, пробуйте, сколько вам угодно! Мы для того здесь и высадились, чтобы все испробовать.

— За этим дело не станет! — отвечал канадец.

С помощью увеличительного стекла он зажег хворост, который вскоре весело затрещал. А Консейль и я тем временем стали выбирать самые лучшие плоды. Одни из них не совсем созрели, и под толстой кожей белая мякоть была еще твердой и волокнистой, другие, желтоватые и сочные, уже поспели и годились в пищу.