Жюль Верн - Двадцать тысяч лье под водой (пер. Вовчок)

Косточек в этих плодах совсем не было. Нед Ленд разрезал их на толстые ломти и положил на горячие угли, беспрестанно приговаривая:

— Вот увидите, как вкусен этот хлеб! Вот увидите!

— Очень вкусным он покажется, — сказал Консейль, — особенно после того, как долго ничего такого не пробовали.

— Это даже не хлеб, — прибавил канадец, — а приятное пирожное… Вы никогда его не пробовали, профессор?

— Никогда, Нед.

— Ну так увидите, что это такое: как манна небесная!

Через несколько минут плоды, разложенные на углях, совершенно почернели и полопались; изнутри показалось белая мякоть, похожая на мякиш, напоминающая по вкусу артишоки. Надо признаться, хлеб этот был превосходен, и я ел его с большим удовольствием.

— Жаль, что это тесто не может долго сохраняться, — сказал я, — поэтому бесполезно брать его с собой.

— Вот тебе на! — вскрикнул Нед Ленд. — Вы говорите по-ученому, господин профессор, вы ведь натуралист, а я примусь за дело, как настоящий булочник. Консейль, нарвите побольше плодов, на обратном пути мы их захватим.

— А как же вы их сохраните? — спросил я канадца.

— А так и сохраню: сделаю из мякоти квашеное тесто, которое долго не портится. Захочется хлеба — возьму немного этого теста и испеку! Хоть оно чуточку и кисловато будет, а все-таки отличного вкуса.

— В таком случае, мистер Нед, скажу, что ваш хлеб хоть куда! Теперь у нас всего вволю…

— Нет, недостает еще фруктов и овощей.

Мы отправились дальше пополнять наш «земной» обед.

Поиски не были напрасны, и около полудня у нас уже был большой запас бананов. Эти нежные тропические плоды созревают круглый год, и малайцы едят их сырыми.

Вместе с бананами мы набрали также много плодов манго и в заключение нашли невероятно большие ананасы.

Поиски и сбор плодов отняли большую часть нашего времени, но мы, впрочем, об этом не жалели. Консейль наблюдал за Недом, который шел впереди и уверенной рукой сшибал и срывал лучшие плоды.

— Ну, теперь вы довольны, друг Нед? — спросил Консейль. — Кажется, всего набрали!

— Гм! — промычал канадец.

— Как? Вы еще недовольны?

— Все эти растения ведь не настоящий обед, — отвечал Нед, — это конец обеда, десерт! А где суп? Где жаркое?

— Да, да! — сказал я. — Нед обещал нам котлеты! Но обещанье-то, кажется, было дано второпях…

— Господин профессор! — отвечал канадец. — Охота еще даже не начиналась. Потерпите немного! Нам непременно попадется какая-нибудь пернатая или четвероногая дичь, если не в этом месте, так в другом.

— И если не сегодня, то завтра, — прибавил Консейль, — потому нам не следует заходить далеко. По-моему, уже пора нам вернуться к шлюпке.

— Уже пора? — вскричал Нед.

— Мы должны к ночи быть на месте, — сказал я.

— А который теперь час?

— Да уже, наверное, часа два, — отвечал Консейль.

— Как быстро летит время на твердой земле! — воскликнул Нед Ленд со вздохом.

— В путь! — сказал Консейль.

Мы возвращались через лес и попутно дополнили наши припасы листьями капустного дерева, за которыми приходилось взбираться на самую верхушку, зеленой фасолью и отличнейшими диоскореями (ямсом). Мы так были навьючены, что едва дошли до шлюпки, но Нед Ленд все-таки считал, что провизии недостаточно. И судьба, видимо, ему благоприятствовала. Когда мы уже хотели садиться в шлюпку, он заметил несколько саговых деревьев высотой двадцать пять — тридцать футов, принадлежащих к роду пальм. Эти деревья так же драгоценны, как хлебоплодники, и справедливо причисляются к полезнейшим представителям флоры Малайи.

Саговые пальмы не нуждаются в уходе и размножаются, как сливовое дерево, отростками и зернами. Нед умел с ними обращаться. Он схватил топор, размахнулся и в одно мгновение свалил одно дерево, потом другое и третье.

— Спеленькие! — сказал Нед Ленд.

Зрелость саговых деревьев узнается по белой пыли, которая осыпает их листья. Я следил за проворной работой Неда Ленда скорее глазами натуралиста, чем голодного человека. Нед начал с того, что снял с каждого ствола полосу коры толщиной с большой палец, обнажив сетку длинных волокон, которые переплетались в невероятно запутанные узлы, склеенные неким подобием клейкой муки. Эта мука и была саго, съедобное вещество, служащее главной пищей меланезийским племенам. Нед Ленд разрубил стволы на куски, как обычно рубят дрова.

— Теперь повезу так, — говорил он, — а потом выберу из них всю муку, просею ее сквозь тонкое полотенце, чтоб отделить волокна, подсушу на солнце, чтоб вышла вся влага, а потом засушу.

Наконец около пяти часов вечера наша шлюпка, нагруженная всеми нашими богатствами, покинула остров, и через полчаса мы пристали к «Наутилусу». Нас никто не встретил. Огромный стальной цилиндр казался пустым. Выгрузив запасы из шлюпки, я пошел в свою каюту; ужин для меня был уже приготовлен. Я поужинал и лег спать.

На другой день, 6 января, на судне царило все то же безмолвие: ни малейшего шума или признака жизни, даже лодка была на том же месте, где мы ее вчера оставили. И мы решили опять отправиться на остров Гвебороар. Нед надеялся на счастливую охоту и хотел побывать в другой части леса.

С восходом солнца мы отправились в путь. Шлюпка, подхваченная морской волной, уже через несколько минут достигла берега.

Мы высадились и, положившись на инстинкт канадца, пошли за Недом Лендом по берегу на запад, перешли вброд несколько ручьев и достигли большой равнины, которая окаймлялась великолепными лесами.

Несколько зимородков бродили у ручья, но при нашем приближении они улетели. Их осторожность служила доказательством, что эти пернатые знали, чего можно ожидать от двуногих представителей нашей породы, и я заключил, что если этот остров и необитаем, то по крайней мере посещается людьми.

Перейдя довольно густой луг, мы подошли к опушке небольшого леска, который оживлялся пением и порханием множества птиц.

— Здесь только одни птицы! — сказал Консейль.

— И есть кое-какие съедобные! — ответил Нед.

— Где же съедобные, друг Нед? — возразил Консейль. — Я вижу только простых попугаев!

— Друг Консейль, — сказал важно Нед, — попугай — это фазан для того, кому нечего есть!

— А я прибавлю, — сказал я, — что если попугая хорошо приготовить, так его с удовольствием будет кушать даже самый отъявленный лакомка.

В густой листве порхал с ветки на ветку целый попугайный мир.

— Стоит поучить, и заговорят по-человечески! — заметил глубокомысленный Консейль. — Попугай — очень восприимчивая птица!

— Какой гам поднимают! — сказал Нед Ленд.

Гам был действительно страшный. Самцы и самки всевозможных цветов усердно, по выражению Неда Ленда, «драли горло». Кричали и важные какаду, которые, казалось, размышляли о какой-то философской задаче. Красные лори мелькали, как лоскутки яркой материи, развеваемые ветром, среди шумных калаосов, голубых папуасов и других, хотя малосъедобных, но удивительно красивых попугаев.