Клиффорд Саймак - В безумии

Все-таки некоторые детали не совпадали. На нем — его собственная одежда, и нет необходимости воровать другую. И его корабль все еще находится на дне реки, и поэтому не было никакой нужды оставаться здесь.

И все же это случилось однажды, поскольку все эти события описаны в письме. Это письмо привело его сюда, и оно написано потому, что он приходил сюда раньше. И тогда он оставался… И остался здесь потому, что не мог отсюда выбраться. Но на этот раз ему не было нужды оставаться.

«Еще одна возможность дана мне, — подумал он, — еще одна. И все же это неправда. Ведь если бы это случилось во второй раз, то об этом бы знал Джон К. Саттон. Но в то же время не могло быть никакого второго раза, поскольку сегодня был именно тот день, когда Джон К. Саттон разговаривал с человеком будущего.

Был только один раз, когда все это случилось. И сегодня именно тот самый день. Что-то должно произойти, — сказал себе Саттон. — Что-то такое, что не позволит вернуться в свое время. Что-то заставит меня украсть одежду, и в конце концов я подойду к той ферме и попрошу у них работу». Поскольку именно в этом состояла схема. Так она установлена.

Саттон снова дотронулся ногой до ключа. Он задумался. Затем повернулся и пошел вниз по холму, оглянувшись через плечо. Когда он проходил через лес, то увидел старого Джона К. Саттона, который поднимался вверх.

В течение трех дней Саттон трудился, пытаясь освободить корабль от тех тонн песка, которые коварная река нанесла на него течением. Когда прошли эти три дня, он признал бесполезность этой работы, поскольку река намывала песок быстрее, чем он убирал его. С этого момента Саттон старался очистить хотя бы входной люк. И когда прошел еще один день в упорных трудах, он достиг своей цели. Саттон устало облокотился на металл корабля.

«Это игра, — сказал он себе, — в ней нужно рисковать».

Не осталось никакой возможности освободить корабль с помощью двигателей. Ракетные сопла, как он понял, забились песком, и всякая попытка продуть их закончится тем, что корабль испарится в атомном взрыве вместе со значительной частью местности.

Саттон поднял корабль с планеты Сигма и летел на нем одиннадцать лет в пространстве силой только своего разума. Также он выиграл в кости, когда наверху оказались две шестерки.

«Может, и на этот раз, — сказал он себе. — Возможно…»

Но ведь здесь тонны песка, а он очень устал. Он чувствовал усталость, несмотря на то, что в его теле безотказно работала сила нечеловеческого метаболизма.

«Я выбросил две шестерки усилием воли, — размышлял Саттон. — Конечно, это не так сложно, чем теперешняя работа. Однако и тогда требовались целеустремленность и сила. А разве известно, какая сегодня потребуется сила? Какая энергия потребуется, чтобы поднять всю эту затонувшую массу металла и горы песка. Не сила мускулов, а сила разума.

Конечно, — думал он, — если я не могу поднять корабль, то могу хотя бы сделать прыжок во времени. Перенести корабль, оставив его на месте, вперед на шесть тысяч лет!

Однако при этом существовала опасность, последствия которой он даже не хотел себе представить. В этом прыжке через время он будет открыт всем воздействиям на него реки на протяжении данных шести тысяч лет.

Он дотронулся рукой до шеи, где висел на цепочке ключ.

Цепочки не оказалось.

Его разум охватил внезапный ужас. Саттон стоял неподвижно в течение некоторого времени.

«Он в кармане», — подумал Саттон, но его руки тряслись, словно и они были уверены, что на это нет никакой надежды. Он никогда не клал ключ в карман, а держал его на цепочке на шее. Так ключ был в большей безопасности. Сначала Саттон искал лихорадочно, а затем с мрачной холодной расчетливостью. В карманах ключа не нашлось.

«Значит, — подумал он, — цепочка порвалась. Цепочка лопнула, а затем провалилась куда-то в одежду».

Он тщательно ощупал себя с ног до головы, но напрасно. Он снял рубашку, осторожно встряхнул ее в надежде найти пропавший ключ. Затем отбросил ее в сторону, сел, снял брюки и начал искать в их складках, вывернув их наизнанку.

Ключа и там не было.

Саттон на четвереньках обыскал песок на дне реки, пытаясь найти ключ при тусклом свете, который пробивался через толщу воды.

Спустя час он прекратил поиски.

Постоянно струящаяся по дну реки смесь воды и песка занесла траншею, которую он прорыл. И сейчас не было смысла рыть ее снова, поскольку люк не может быть открыт без ключа.

Его рубашка и брюки исчезли. Их унесло течением.

Усталый, побежденный, Саттон побрел к берегу, с трудом преодолевая сопротивление воды. Его голова показалась на поверхности воды, и он увидел первые вечерние звезды, сиявшие на небе.

На берегу он сел, прислонившись спиной к дереву, вздохнул, сделал еще вдох, затем заставил биться сердце. Первый удар, потом второй, третий… Он заставил человеческий метаболизм заработать в себе.

Река журчала около ног, как бы смеясь над ним. В долине, покрытой лесом, ночная птица призывно кричала. Светлячки танцевали в воздухе в темноте над кустами. Комар укусил его, и он ударил по нему. Кажется, не попал.

«Мне нужно где-то выспаться, — подумал он, — хотя бы в стоге сена или каком-нибудь амбаре. И какой-нибудь неприхотливой пищи, хотя бы из сада фермера, для того чтобы заполнить пустой желудок. И затем одежду». Во всяком случае он знал, где может достать одежду.

Его выходные дни были очень одиноки. В течение всей недели он много работал, нужно было без конца трудиться на земле, добывая этой работой пропитание. Нужно было пахать, собирать урожай. Нужно было заготавливать дрова в лесу, строить ограды, чинить их, ремонтировать машины. Вообще все это требовало физических усилий, работы мускулов, поэтому у него болела спина. Трудиться приходилось либо под обжигающим солнцем, лучи которого жгли шею, либо под порывами холодного ветра, который пронизывал зимой до костей.

В течение шести дней он работал на фермера, эта работа притупляла все его чувства и опустошала память. А к ночи, кроме изнуряющего отупления, сама по себе работа становилась чем-то таким, что вызывало у него интерес и приносило удовлетворение. Ровная линия столбов, только что поставленных для ограды, означала для него личный триумф, когда он оглядывал свою работу. Поле, с которого убирается урожай, с пылью в колосьях и запахом солнца от золотистой соломы, и характерный звук сноповязалки становились символом изобилия, довольства и радости. И были моменты, когда розовые цветы яблонь, просвечивающие сквозь серебряную сетку весеннего дождя, служили ему символами дикого, языческого возрождения земли от зимнего сна.

В течение шести дней человек должен был работать, и у него не было времени, чтобы задумываться. А на седьмой день он отдыхал и обязан был приложить всю свою силу, всю свою волю, чтобы побороть чувство одиночества, отчаяния, которое приносила с собой бездеятельность. Это была тоска по людям, по своему миру, привычному образу жизни, поскольку этот мир был более добрым, более близким ему, более значительным и надежным, чем тот, который он оставил в будущем.