Клиффорд Саймак - В безумии

Это была тоска по работе, которая ожидала его, и никак не могла дождаться. Тоска по задаче, которую нужно было выполнять и которая могла оказаться невыполнимой.

Вначале еще была надежда.

«Конечно, — думал Саттон, — они будут искать меня. Конечно, они найдут способ отыскать меня».

Эта мысль служила ему утешением и придавала душевное спокойствие. Он не мог заставить себя тщательно проанализировать эту возможность, поскольку в глубине души понимал, хотя и гнал от себя эту мысль, что эта надежда может быть легко разрушена при таком анализе. Она выглядела слишком похожей на веру, на стремление выдать желаемое за действительное. И несмотря на то, что она давала некоторое самоуспокоение, все это могло оказаться просто мыльным пузырем.

«Прошлое не может быть изменено, — думал Саттон, — не может быть изменено полностью. Оно может только быть слегка подправлено очень обдуманным образом. Но в целом оно должно остаться таким, каким было. И вот почему я здесь. Вот почему я должен быть здесь и останусь до тех пор, пока старый Джон К. Саттон не напишет письмо. И поскольку в этом письме заключается прошлое, оно и привело меня сюда и будет удерживать до тех пор, пока, наконец, не будет написано. До этого момента схема прошлого должна сохраниться, так это уже известное мне прошлое. Но с момента, когда письмо будет написано, прошлое уже станет неизвестным мне. И здесь может произойти все что угодно, поскольку схемы уже не существует. После того как письмо будет написано и все, что касается меня, изложено в нем, со мной может произойти все что угодно».

Однако Саттон сам признавал, что посылка была не совсем правильной. Ведь независимо от того, было прошлое известным или нет, открытым или закрытым, все равно оно уже произошло.

Он жил в том времени, которое уже определилось и имело свой правильный путь. Хотя именно в этой неизвестности прошлого и была надежда, все же не следовало слепо доверять ей. Ведь события уже произошли. Ведь где-то когда-то он все же написал книгу, поскольку она существовала. Он уже видел два экземпляра этой книги. Это означало, что в будущем книга существовала.

«Когда-нибудь, — говорил себе Саттон, — они найдут меня. Надеюсь, что это не окажется слишком поздно. Они станут искать меня и найдут. Им необходимо найти меня. Кто же они, — спрашивал он себя, стараясь быть честным в этих своих надеждах. — Херкимер — андроид. Ева Ар-мор — женщина. Они — это два человека. Конечно, со мной не только эти двое. За ними, как армия теней, стояли другие андроиды и роботы, которых создал человек. И время от времени среди людей встречались индивидуумы, которые были убеждены, что человек не только тот, который сам так считает. Они понимали, что это только способствовало бы еще большей славе и величию человека, если бы он занял равное место среди других творений природы, в которые она вдохнула жизнь, человек выступал бы в этом случае, как друг, который мог бы вести всех за собой, учить их, а не подавлять и править».

Они, конечно, будут искать его. Но где? Ведь поиск необходимо проводить во все времена и во всех пространствах. Как они будут знать, где и когда его найти?

Тот робот из информационного отдела может сказать им, что он наводил справки о древнем городе под названием Бриджпорт. Но никто, наверное, не сможет сказать им, когда, в каком времени искать его. Поскольку об этом никто не знал… Абсолютно никто. Он припомнил, как посыпались сухие крошки клея, когда он распечатал конверт. Клей тогда показался ему очень старым. Он отчетливо помнил, как похрустывала бумага. Конечно, никто не видел содержимого этого конверта с того самого дня, как письмо было написано, и до того момента, как он открыл его.

Саттон теперь понял, что, конечно, нужно бы сообщить кому-либо о себе. Сообщить о том, куда и в какое время он собирается отправиться и что он собирается предпринять. Но он был так уверен в себе, все это казалось таким простым, а план таким великолепным!

Отличный план, преимущество которого заключалось в прямоте действий. Перехватить ревизиониста, выбить его из седла, захватить его корабль и отправиться обратно в свое время, чтобы занять там свое место. Это могло быть исполнено, и Саттон был в этом уверен. Он нашел бы андроида, который помог бы ему изменить свою внешность. На корабле должны быть документы, несущие информацию. И андроиды в его будущем могли сообщить ему необходимые сведения.

Чудесный план… за тем исключением, что он не сработал.

«Я бы мог сообщить о своих намерениях тому же роботу из информационного отдела, — подумал Саттон. — Он непременно был одним из наших. Ведь передал же он сведения туда, куда нужно».

Саттон сидел, прислонившись спиной к дереву, и напряженно вглядывался в небо над речной долиной, наполненное голубизной бабьего лета. Внизу на поле, тут и там, были разбросаны стоящие коричнево-золотистые снопы пшеницы, напоминавшие вигвамы. На западе катились волны Миссисипи, розовые, как облака, отражавшиеся в них, волны набегали на берег. На севере земля, покрытая пожелтевшей травой, вздымалась склоном холма, за которым виднелся другой холм и еще один, до того места, где земля каким-то таинственным образом прекращала свое существование и превращалась в небо. Хотя нельзя было обнаружить какую-то четкую линию, где это происходило. Не было какого-либо знака, выделявшего одну стихию от другой.

Голубая сойка быстро промелькнула в воздухе и уселась на столб, подпирающий плетень, залитый солнцем. Она потрясла хвостом и издала резкий характерный звук, как бы негодуя на что-то.

Полевая мышь выскочила из снопа и некоторое время смотрела глазками, похожими на булавочные головки, на Саттона. Затем в неожиданном страхе пискнула и снова исчезла в снопе, при бегстве хвостик ее дергался из стороны в сторону, выражая тревогу.

«Простая жизнь, простые люди, — думал Саттон, — маленькие простые существа, покрытые шерстью. Они тоже могли бы мне помочь, если бы знали… Голубая сойка, полевая мышь, сова, ястреб и белка… Братство, — размышлял он, — братство жизни».

Он слышал, как мышь шуршит в глубине снопа, и думал о том, что же является определяющим для той формы жизни, которую представляла полевая мышь. Конечно, прежде всего страх. Всегда присутствующий страх — самый главный, довлеющий фактор. Страх перед другими формами жизни: перед совой, ястребом, лаской, хорьком. А также страх перед человеком, перед кошками и собаками.

— И страх перед человеком, — сказал он. — Все боятся человека. Человек так повел себя, что все стали его бояться.

А затем чувство голода, страх перед угрозой голода. И инстинкт размножения. Конечно, есть жажда жизни и радость жизни, радость движения, удовлетворение от наполненного желудка и сладость сна… Что еще? Что еще может наполнить жизнь мыши?