[ сборник ] - Этот добрый жестокий мир

Я знал, что разговор предстоит нелегкий, поэтому преисполнился терпения, успокоился и произнес заранее подготовленную речь.

«Шеф! — дабы расположить его к себе, начал я. — Человек вашего опыта и возраста должен понимать, что все мы бренны и смерть ожидает нас в конце пути. И оттого все ценности в этой жизни следует разделять на вечные и преходящие. Бесполезно отворачиваться от смерти, тешить себя ложными надеждами и бежать от Бога, который есть начало и конец всему. Никакие сигары, карты, виски и побрякушки не унесешь с собой в могилу. Нет Господу дела до красоты нарядов. Одеколоном и специями не перебьешь вонь тлена и разложения»…

Тут Майкл перебил меня: «О! Кстати о специях! Мне пора, скоро подавать обед!»

Вскочив, я попытался удержать вздорного старика, но его душа, покрытая коростой цинизма и неверия, осталась глуха к моим воззваниям. Потрепав меня по плечу, повар вышел, так и не услышав окончания моей речи.

На обед подали ростбиф.

С первыми хлопьями снега в Дом пришла беда.

Выйдя на крыльцо и проводив доктора Хуберта, я окинул взором безрадостный зимний пейзаж. Ни чистоты, ни благолепия не было в нем: все пропиталось дождем и туманом, снежинки растворялись в лужах грязи, пожухлая спутанная трава устилала землю, голо и черно торчали ветви деревьев. Серое небо давило на плечи.

«Я ничего не могу сделать, — сказал доктор на прощание, — бедолага не дотянет до утра».

Речь шла о несчастном калеке Себастьяне. Пробил его час.

Вглядываясь в войлочный туман, я с трудом напомнил себе, что там, за тучами, за снежной пеленой, горит вечный свет, имя которому Любовь. И Господь в милосердии своем готов принять и спасти израненную душу ветерана.

Мне же предстояло впервые в жизни исповедовать умирающего, подготовить его к встрече с Создателем.

Помолившись и преодолев дрожь, я вооружился Книгой и отправился в комнату Себастьяна. У постели умирающего дежурила Марта. Неуместно сверкая коленками и голыми руками, она промаки-вала испарину с воскового лба паралитика. Единственный мой собеседник (если можно так его назвать) дышал часто и хрипло. Легкие его, сожженные в битве на реке Ипр, отказывались принимать кислород даже из специальной подушки.

Лицо Себастьяна было скомкано ужасом, глаза же молили о помощи. Трудно поверить, что несчастный прожил чуть более тридцати лет. Плоть слаба. Дух вечен.

Я подошел к постели и открыл Книгу.

Несчастный забился в припадке, силясь оттолкнуть меня скрюченными пальцами. Марта всхлипнула. Невзирая на страх Себастьяна (такой человечный и понятный мне), я приступил к последней молитве.

Вдруг с грохотом распахнулась дверь, и в комнату ворвался разъяренный Майкл. Обуянный бесами старик взревел: «Ты что творишь, сукин сын?! Ты кого послушал? Сельского коновала? Не сметь отпевать живого! Держись, солдат! Мы еще повоюем!»

Лицо Марты озарилось испугом надежды, и глаза Себастьяна отразили безумие Майкла.

Я выставил перед собой Книгу как щит и воззвал к Господу, дабы вразумил он одержимого старика, посмевшего прервать таинство и заступить дорогу души к спасению. Но Майкл грубо схватил меня за ворот и вышвырнул из комнаты, изрыгая проклятия.

«Я позвоню сыну! — громыхал старик. — Он — врач от бога! Пусть он решает, кому жить! Не тебе, сопляку, дано это право!»

Дверь захлопнулась перед моим носом.

Руки дрожали, сердце колотилось, а колени ослабели. Но дух мой не надломился!

Господи! Ниспошли мне терпения и сил, дабы служить тебе и обуздать Врага!

Следующие три дня я провел в постели, сраженный нервной горячкой.

Полыхая от жара и сотрясаясь в ознобе, я плавал в липком поту кошмаров. Один и тот же сон преследовал меня: будто я потерял ключи от Дома, и теперь дорога в Царствие Небесное навсегда закрыта для меня и паствы моей. Со стоном пробуждаясь, я видел ангельское лицо Марты, чьи заботливые руки меняли компресс на моем лбу.

Но потом я снова проваливался в трясину кошмара, возвращаясь к постыдному инциденту с моей матушкой, — как вам ведомо, Наставник, ее грехопадение наполняет мое сердце скорбью, и я не устаю молиться о спасении ее души.

На четвертый день, благодаря микстурам доктора Хуберта и заботливости Марты, мне стало лучше. Кошмары оставили меня. Я смог подняться, привести себя в порядок и вернуться в кабинет.

Альберт не замедлил явиться с докладом. За время моей болезни в Доме многое изменилось. Стоило мне захворать, как сюда явился загадочный сын Майкла. Невыносимый старик воспользовался случаем, чтобы установить в Доме свои порядки, плетя дьявольские интриги и строя козни.

Вместо доктора Хуберта исцелением хворых теперь занимался пресловутый сын Майкла. Обитатели Дома отказывались от микстур и порошков после того, как ветеран Себастьян не только не умер, но и вернул способность связно говорить. Естественно, никому из дряхлых постояльцев и в голову не пришло, что на то была воля Господа и все в руках его.

Затуманив разум ложной надеждой, старики приписали чудо самозваному (об этом ниже) доктору.

Я же воздал хвалу Всевышнему и наметил себе обязательно навестить несчастного калеку, как только разберусь с накопившимися делами.

По словам Альберта, сын Майкла успел проведать едва ли не каждого обитателя Дома. Словно сговорившись, старики наперебой похвалялись «чудотворными» способностями новоявленного лекаря. Подагра и ревматизм, артрит и язва, постыдные старческие болезни — все отступало после первого же визита сына. Будто бы издеваясь над современной медициной, сын Майкла не прописывал лекарств, а рекомендовал лишь усиленно питаться, умеренно употреблять алкоголь и больше двигаться, совершая прогулки и принимая участие в ежевечерних танцах.

Так, всего за три дня, Дом Вспоможения превратился в Дом Увеселения умирающих. Увы мне, нерадивому, оставившему паству без присмотра и проигравшему эту схватку с Дьяволом!

Со звуками джаза и винными парами Нечистый овладел сердцами прихожан. Отныне я не сомневался, что Майкл — не просто вздорный старик, но перчатка на руке Сатаны.

И пусть телесные недуги временно отступили, страшная угроза нависла над душами обитателей Дома.

Загадочный сын Майкла даже не открыл старикам имени, в разговорах они так и называли его «сыном». И каждый описывал его по-своему, наделяя разнообразными качествами и привычками.

Из случайно услышанного Альбертом следовало, что сын Майкла — заядлый рыбак, превосходный шахматист, играет на рояле, побывал в Иерусалиме, объездил весь мир и был умелым плотником. Сам Майкл отрицал половину из этого, а над второй половиной смеялся, подтверждая лишь то, что его сын действительно служил армейским хирургом в Великой войне.