[ сборник ] - Этот добрый жестокий мир

Я не нашел в себе смелости отнять последнюю надежду. Мне самому хотелось в эти страшные минуты сделать хоть что-нибудь. Но я был бессилен.

«Петер, — всхлипнула Марта. — Позвони. Позвони ему, пожалуйста».

С тайным облегчением я вышел из комнаты и вернулся в кабинет. Переведя дух, я сел за стол. Мысли мои путались, а перед глазами маячило эбонитовое надгробие телефонного аппарата.

Дорогой Наставник. Только вам я могу рассказать о том, что случилось дальше. Вот уже два года, как вы покинули этот мир, а я продолжаю писать вам — своему другу — письма. Лишь с вами я буду честен до конца.

В дверь поскреблись, и Марта робко просунула голову. Под ее умоляющим взглядом я снял рожок и поднес его к уху.

«Соедините меня с сыном Майкла, — сказал я в мертвую тишину оборванных проводов. — Он срочно нужен. Себастьяну плохо».

И в бесконечно долгую паузу мне искренне захотелось, чтобы он ответил. Чтобы кто-то прогнал смерть из Дома.

«Я буду», — ответил Сын.

Зал прилета накрывал огромный прозрачный купол внешнего контура станции. Правда, разглядеть сквозь него что-либо обычно мешал свет. Но сегодня, в последний день работы станции, большинство ламп уже были потушены, а оставшиеся, «аварийные», давали возможность посмотреть на неровный круг застывшей в черноте космоса голубой планеты. Плохо, едва видно, да не суть. Скоро он увидит ее, вначале такую далекую, потом все ближе, ближе. А спустя несколько суток почувствует поверхность Земли ногами. Три года достаточно долгий срок, чтобы забыть земную силу притяжения, запахи родной планеты, ощущение живого ветерка на лице. Как это? Он, безусловно, знал, но вот как оно, не помнил.

— Восьмой борт на посадку. — Голос механический, приятный, но все равно неживой. — Просьба не забывать личные вещи и документы.

Костиков посидел, словно запечатлевая последние мгновения, поднялся с дивана, накинул ремешок сумки — совсем уж «личное», остальное добро улетело вчера грузовым рейсом — и зашагал к проходу на посадочную площадку. Там, пока лента самоходной дороги несет через полумрак перехода, уже можно увидеть Землю во всей красе. Несколько десятков секунд под открытой бесконечностью Вселенной, отделенный от нее лишь прозрачным полипластом стен.

Михаил осмотрелся напоследок и отметил легкое, вполне ощутимое огорчение. А ему не очень хочется улетать! Несмотря на многое: тягу к родной планете, заслуженный отдых и ожидания. «А что там ждет-то?». Хотя… человек. Он ведь такой: везде приспособится и устроит себе дом.

Вот поэтому и сидел, подсознательно осознавая нечто этакое, которое и покидать жалко и из-за которого, похоже, последним поедет на борт.

Костиков сунул карточку ключа-унипаса в прорезь миграционного аппарата. Приложил палец к сенсору. «Приятного полета. С возвращением на Землю». — С экрана приветливо махнула рукой компьютерная девушка-диспетчер. Он кивнул в ответ, качнул запорный рычаг пропускного механизма, зачем-то еще раз обернулся, а что это…

— Ой!

Михаил поспешил шагнуть в сторону и увидел перед собой Надю из сектора подлунного строительства, кажется. Всегда нравилась, да вот времени свободного кот наплакал.

— Извините. Я вас сумкой, да?

— Ничего-ничего, это я сама виновата, загляделась. И так почти опоздала, а еще по сторонам гляжу!

— Необычное состояние сожаления какое-то, да? Не хочется улетать? — пошутил он.

— Очень хочется, — улыбнулась девушка. — Не по себе от этих событий и новостей про купол. Нет уж, скорей бы домой.

— Да, это точно. Вы проходите. — Костиков еще отодвинулся в сторону.

— Ну, вы же уже прошли миграционку?

— Да я сразу за вами, не волнуйтесь. Никому неохота оставаться тут одному!

Надя еще раз улыбнулась, отметила паспорт и исчезла в арке переходной зоны. Рычаг щелкнул и встал на место.

И в голове у Михаила тоже словно щелкнуло: вот что он увидел в пустом зале! Костиков посмотрел и удостоверился, глаза не обманули — на пустом диване у вентиляционной шахты сидел кот. В полумраке не понять, но вроде рыжий.

Костиков наклонился и позвал.

— Кис-кис-кис.

Кот блеснул глазами и даже не подумал подойти.

«Никому не хочется оставаться одному», — так, кажется, он только что сказал? Михаил опустил сумку и пошел за котом, не годится бросать его тут. А на хозяина, шляпу, надо будет в комиссию по правам животных сообщить! Кот дождался, пока Костиков почти добрался до дивана, фыркнул, словно чего-то испугавшись, спрыгнул и спрятался за спинку.

— Кис-кис-кис, — повторял Михаил.

Кот выглянул, увидел тянущуюся к нему руку и порскнул по залу к дальней стене.

Костиков бросился следом.

Он открыл глаза и уставился в пунктиры еле горящих настенных ламп, изогнутыми трассерами прочертившие темноту длинного коридора. Это же… северное крыло? Костиков внезапно вспомнил, почему он сидит здесь в неудобной позе, с закоченевшими конечностями и затекшей спиной. Далекий космос! Как же он смог уснуть? Как? Шею ломило, на попытку встать тело немедленно откликнулось ноющей болью в ушибленном колене.

— Гад! — скрипнул зубами Костиков. — Ненавижу!

В подтверждение своих слов он дважды саданул по стенным панелям. Гулкий звук породил далекое глухое эхо.

Невероятно! Михаил вспомнил, как гнался за котом, а тот спрятался под выступы проходящего тоннеля воздухообмена. Костиков пытался достать его, кипя злобой и ругаясь. Отдыхал и гнался за животным снова. И снова… а потом, обессилев от всего накатившего, заснул.

Машинально поднес к глазам часы — так и не смог адаптироваться к двухнедельным суткам — восемь. Дня. Получается, он проспал где-то часов шесть. Да часа четыре бегал за котом. Или около того. «Столько уже времени прошло, значит…» Мысль ударила током, пробежавшим до самых пяток.

Десять часов. И никто. За ним. Не вернулся.

Костиков почувствовал, как будто по спине прошелся ледяной поток воздуха, приподнимая тонкие волоски на шее. Один, совсем один — за ним не вернулись!

— Эй! Есть кто-нибудь? — чтобы не впасть в панику крикнул Михаил.

Прислушался к тишине и вроде бы расслышал далекие шажки, слишком тихие для человека. Кот? Может быть, может быть, а воображение уже услужливо дорисовывало таящееся в полумраке Нечто, не вполне определенное, но от этого только еще более жуткое. Костиков вздрогнул — «Что за бред!» — и заковылял к техническому залу: туда выходили пять основных коридоров, расходящихся по всему комплексу станции. Пугающее чувство непонятной боязни следовало позади, безглазым взором уставившись в спину.