Роберт Сойер - Мнемоскан

— Заслушаем вступительное слово, — сказал судья Херрингтон, подперев рукой подбородок. — Начнём со стороны истца. Мистер Дрэйпер?

Дешон поднялся. Сегодня на нём был тёмно-синий костюм, светло-синяя рубашка и галстук, оттенок которого занимал промежуточное положение.

— Дамы и господа присяжные, — сказал он, — Библия недвусмысленно заявляет: «почитай отца твоего и мать твою». Это не просьба и не рекомендация — это одна из десяти заповедей. Что ж, мы все сегодня здесь потому, что некий человек — очень жадный человек — решил нарушить эту заповедь. — Он встал позади Карен и положил руки ей на плечи. — Познакомьтесь с матерью этого человека. Это Карен Бесарян, знаменитая писательница. Она многие годы тяжело работала, создавая одних из самых запоминающихся персонажей современной литературы. Она заработала этим много денег — и она их заслужила. В конце концов, это и есть американская мечта, верно? Усердно трудись, и ты далеко пойдёшь. Но теперь её сын — он сидит вон там, некто Тайлер Горовиц — решил опозорить свою мать самым бесстыдным, самым оскорбительным, самым вопиющим способом. Он говорит, что она мертва, и её деньги теперь должны перейти к нему.

— В ходе этого процесса вы узнаете, что Карен Бесарян за человек. Вы узнаете, что она любящая, отзывчивая, щедрая и добрая. Она не просит вас присудить ей выплату материального или морального ущерба. Всё, чего она хочет — чтобы её сын оставил попытки реализовать её завещание до того момента, когда она в самом деле умрёт. — Дешон по очереди заглянул каждому присяжному в глаза. — Разве она просит слишком многого? — Он сел и похлопал Карен по руке.

Похожее на рожок для обуви лицо Херрингтона качнулось.

— Спасибо, мистер Дрэйпер. Ваше вступительное слово, миз Лопес?

Мария Лопес встала. Она была одета в жакет такого густого красного оттенка, какого я раньше не видел — поразительно, что я до сих пор продолжал обнаруживать новые цвета. Брюки на ней были чёрного цвета, блузка тёмно-серого.

— Дамы и господа присяжные, этот процесс не о жадности, — она покачала головой и печально улыбнулась. — И не о деньгах. Он о любящем сыне, который хочет, чтобы его мать обрела покой, о скорби, о том, чтобы сделать то, что сделать должно. — Она замолчала, чтобы в свою очередь пройти через ритуал заглядывания в глаза каждому из присяжных. — Завершение дел умерших родителей — одна из самых печальных обязанностей в жизни человека. Это разрывает сердце, но это должно быть сделано. Попытки третьих лиц продлить страдания несчастного Тайлера бесчеловечны. Карен Бесарян мертва, и мы это докажем. Она умерла на Луне. Что же касается… машины , сидящей в этом зале и утверждающей, что она — Карен Бесарян, мы покажем, что она является самозванкой, пытающейся присвоить себе деньги, на которые у неё нет никаких прав. Позволим же Тайлеру похоронить свою мать.

— Я согласна с истцом лишь в одном. Настоящая Карен Бесарян была щедрой женщиной. Она завещала больше десяти миллиардов долларов благотворительным фондам — таким, как Американское общество борьбы с раком, Гуманитарное общество США и «Врачи без границ». Эти деньги сделают возможным огромный объём добрых дел. Никто не скорбит о кончине Карен Бесарян больше, чем её преданный сын Тайлер. Но он хочет увидеть, как состояние его матери поможет другим людям — в точности, как она сама того хотела перед тем, как умерла. Не будем же препятствовать исполнению последней воли великой женщины. Спасибо.

— Хорошо, — сказал судья Херрингтон. — Мистер Дрэйпер, приступайте к представлению дела со стороны истца.

Войдя в ресторан американской кухни Верхнего Эдема, я заметил Малкольма Дрэйпера, сидящего в одиночестве и читающего что-то с планшета. Я подошёл-подпрыгал своей подскакивающей лунной походкой к его столику.

— Привет, Малкольм.

Он вскинул голову.

— Джейк! Садитесь.

Я отодвинул стул на другом краю стола и сел.

— Что читаете?

Он поднял планшет так, чтобы мне был виден экран. «Диномир». Он слегка пожал плечами.

— Мой сын был без ума от этой книги, а я так и не собрался её прочесть. Должен признать, она очаровательна.

Я покачал головой.

— Ну почему всегда так? Ничто так не увеличивает продажи автора, как его смерть.

Он нажал жал кнопку выключения на планшете.

— Только, разумеется, Карен Бесарян на самом деле не умерла, — сказал он. — Мнемосканированная Карен получит свои отчисления.

Я фыркнул.

— Будто она их заслужила.

Перед Малкольмом стоял бокал вина. Он отпил из него.

— Она в самом деле их заслужила. Вы это знаете.

Я снова фыркнул, и Малкольм пожал плечами. Он, должно быть, увидел официанта у меня за спиной, потому что сделал рукой подзывающий жест; его таффордское кольцо блеснуло.

И действительно, через мгновение появилась официантка: белая, лет двадцати пяти, кудрявые волосы, да и все остальное изгибалось где надо.

— Добрый вечер, джентльмены, — сказала она. — Чего желаете?

— Для начала салат цезарь, — сказал Малкольм. — Без крутонов. Потом филе-миньон, завёрнутое в беконе, средне прожаренное. Толчёная картошка с чесноком. Горох, морковь. Сделаете?

— Конечно, мистер Дрэйпер. Всё, что пожелаете. А для вас, мистер Салливан?

Я посмотрел на неё и растерянно заморгал. Откуда она знает, как меня зовут? То есть, она, конечно, обслуживала меня раз или два, но…

День выдался длинный, а у меня снова начинала болеть голова — возможно, из-за слишком сухого воздуха. Так или иначе, мне не хотелось копаться в меню, так что я сказал:

— Мне всё то же самое, только вместо гороха с морковью принесите спаржи. И да, салат мне с крутонами.

— Филе также средней прожарки?

— Нет, чуть поменьше. И из альбертской говядины.

— Конечно. Что будете пить?

Я решил сегодня покапризничать.

— Принесите мне «Old Sully's Premium Dark».

— Хорошо, сэр. Заказ будет готов через…

— У вас оно есть? — спросил я. — У вас есть «Old Sully's»?

— Конечно, сэр. Мы сделали запас специально для вас. Мы имеем полное досье на всех, кто переезжает сюда.

Я кивнул, и она удалилась.

— Видите? — спросил Малкольм, хотя тут всё и так было очевидно. — Это великолепное место.

— Ага, — сказал я. — Круто. — Я оглядел помещение. Я ел в этом заведении несколько раз, но никогда его толком не осматривал. Декор, разумеется, был выше всяких похвал: тёмные стенные панели, как в лучших стейк-хаусах — хотя наверняка из того же самого взбитого реголита — белые скатерти, витражные светильники: полный фарш.

— Вам правда здесь нравится? — спросил я Малкольма.

— А что здесь может не нравиться?

— Отсутствие свободы. И…

— Что?

Я потёр ладонью макушку.

— Ничего. Возвращайтесь к своей книге.