Геннадий Прашкевич - Русский струльдбруг (сборник)

И в этот момент я увидел девушку.

Она как бы всплыла из тени. Невысокая. Пятна света на лице.

Холодные глаза. Очень холодные. Она даже не пыталась скрыть свою неприязнь ко мне. Пусть видит. Смотрела, изучая. В легком повороте дрогнуло платье – длинное, неопределенного цвета, из какой-то простой ткани. До земли не хватало десяти-пятнадцати сантиметров, зато плечи обнажены, на спине низкий вырез. Я увидел голые лопатки. На них смутно падали пятна света. Кажется, тату. « Когда ты захочешь… » Неровные строчки стихов уходили под темную ткань. Есть, наверное, счастливцы, подумал я, которые дочитывают это стихотворение до конца.

Девушка холодно улыбнулась.

Смуглая спина, чуть отставленная рука.

Будто хотела поманить, но тут же раздумала.

Бедра стянуты платьем: плавные линии, удивительные скругления, ожившая алгебра тела. Такие, как она, пьют чай, а другие люди благодарят их. Капитан милиции Женя Кутасова сразу бы потерялась рядом с Корой.

Какие-то фигуры выступили из-за деревьев.

И выкатился медленно автомобиль: черная доисторическая «эмка».

– Вы Кора?

Она кивнула.

– Вы знаете меня?

Она помедлила, но кивнула.

– И знаете мое настоящее имя?

Двигатель «эмки» работал с небольшими перебоями.

Кора холодно рассматривала меня. Я остро чувствовал ее неприязнь. Когда ты захочешь. О чем это? Может, не стихи. Может, сообщение? Может, удивительные интеллектуальные существа запредельного мира действительно послали мне какое-то сообщение? Воспользовались телом красивой молодой женщины без ее согласия, вот она и смотрит на меня отчужденно. Когда ты захочешь. Не слишком ли это мелко для удивительных интеллектуальных существ запредельного мира?

Отведя взгляд от Коры, я с беспощадной ясностью увидел будущее секретного сотрудника, так и не отставшего от меня. Он тоже смотрел на Кору. И по тому, как он смотрел, как выпячивал мускулистый накачанный живот, было видно, что он должен жить долго. Природа создала его для длительного существования. А общество обычно не отягощает сознание таких типов излишними знаниями. Кто открыл Америку? Микки-Маус? Рэмбо? Колумб? Рэмбо! Однозначно.

Я ждал, когда Кора заговорит, но она молчала.

И секретный сотрудник молчал. Значительно, задумчиво.

Не так уж легко дастся ему долголетие, вдруг понял я. Он будет стараться, он так запрограммирован, он здорово будет стараться, но ему достанется нелегко. Спасет бездумность, врожденная способность выполнять чужие приказы. Что ему чувства Коры? Она прикажет, он сделает. Никаких проблем.

– Видите машину?

Я усмехнулся: вижу.

«Попросите человека, который утверждает, что он программист, показать свой писюк. Если он покажет вам что-либо, отличающееся от PC , можете дать ему пощечину и прогнать вон». Я отчетливо вспомнил мятую газетенку, до верху набитую такими шуточками. И так же отчетливо увидел тонкую руку Коры, указавшую на доисторическую машину. От типа, умудрившегося не упустить меня, безнадежно несло потом и скучным будущим. Запущенная дача… Морковные грядки… Плетеное кресло-качалка… Бессмысленный старичок, левая рука сухая…

Меня схватили за плечи.

– Кора, вы, правда, знаете меня?

Кора не ответила. Не захотела ответить.

Пока меня тащили к машине (впрочем, я не особенно упирался), я всяко пытался войти в ее память, в ее смутное, дымное, активно сопротивляющееся сознание. Сволочь… Я почти вырвался, но меня ударили под дых. Железная дверца автомобиля распахнулась передо мной непривычно – против хода, но кинули меня на заднее сиденье вполне общепринятым способом – рукой за волосы, лицом вниз.

Комната – длинная, как пенал.

Письменный стол, покрытый зеленым выцветшим сукном.

На пол брошены старые газеты. Массивный табурет привинчен к полу.

У окна плетеный легкий стул, у стены диван – клеенчатый, допотопный. Прямая деревянная спинка, мутное зеркало на уровне глаз. От плинтуса до потолка – прихотливая трещина. Ах, Рио-Рита… Все вроде на месте, но чего-то не хватает. Не порядка, – порядок есть. И не вещей, – мало, что ли, привинченного табурета? Аргентины далекой привет… Не хватает, скорее всего, всей этой необязательной хрени, мелкой чепухи, «вторых» девайсов. Неужели целая команда, подумал я, охотилась за мной и даже доставила меня сюда только для того, чтобы вернуть никому не нужную тетрадь или назвать мое забытое мною имя?

«Надо знать корни ( милые и тупые ), помнить начало собственной жизни».

К сожалению, никаких начал я не помнил, потому и подошел к большому пыльному окну. Осторожно коснулся мутного, засиженного мухами стекла, побренчал металлической задвижкой, вросшей в каменную замазку. За стеклом виднелась улица, обсаженная лохматыми тополями, глинистая, умеренно разъезженная грузовиками и телегами. Никаких признаков асфальта – цивилизация до этих уголков еще не добралась. Правда, издали, перебивая музыку, доносился паровозный гудок. Паровоз, паровоз, ты куда меня завез? Все смазывалось, будто смотришь сквозь слезы. И почему-то сквозь всю эту печальную картинку разъезженной провинциальной улицы проступала, проявлялась, как на мокрой фотобумаге, сиреневая соляная пустыня. Карлик жаловался: «Я болен. Говорю вам, болен». Поскуливала облезлая собака, путалась под ногами лошадей. Ах, Рио-Рита… Это, кстати, ведь не фокстрот. Последний атлант хранил у себя старые винилы. От него я и запомнил: «Рио-Рита» – это посадобль, хотя разницы между тем и другим не видел.

Фыркая, ступали сквозь сумеречность лошади.

Караван растянулся чуть не на километр, время раздваивалось.

Тибетец Нага Навен, монголы, красноармейцы. И тут же колея улицы.

« Хана зам? Где дорога? Ото бит ултан явхуу? Сколько мучиться?»

«Навш митын. Хрен его знает».

Подъехал красноармеец в буденовке, в потной гимнастерке. На плохом монгольском выругался: « Сайхан зам! » Монголы покивали согласно: « Урт зам. Зов зам ». Хвалили дорогу, вот какая она в пустыне – длинная и правильная.

Испепеляющая жара.

Рябой подрагивающий воздух.

Вдруг из раскаленного сиреневого неба полетели вниз невесомые пушинки.

Снег над пустыней? Или пух тополей над тихой улицей?

« Онцын юм гуй », – покачал головой монгол.

« Ничего особенного », – согласился другой несмело.

Вот закончу игру, невольно вздохнул я, точно улечу в Сикким.

Там пальмы доходят почти до снеговой линии. Там монастырь Энчай. Или нет, для начала я отправлюсь в Румтек, в тихую деревушку Мартам. В шестом веке там жил святой Кармапа Ринпоче, а в девятнадцатом наезжал раджа, позже отдавший англичанам свою страну всего лишь за пожизненную пенсию.