Геннадий Прашкевич - Русский струльдбруг (сборник)

Я сунул Зосимычу мелкую купюру. Мысли его читать трудно. В мутном, как запущенный аквариум, сознании что-то плавало, но пойми – что. Гегемон – руководитель гегемонии… Гегемон – носитель гегемонии… Гегемония – преобладание, руководство… Гегемония – преобладание, руководство… Вообще я, наверное, плохой передатчик. Руль заклинен, тормоза не работают, корней не помню. Помню только металлическую кровать в ожоговом центре и ослепительную, как солнце, боль.

Полярное сияние боли.

И вдруг Л и са.

Знает.

Огромные зеркала.

В смутных плоскостях – зал.

Парень в жилетке на голое тело (в «Кобре» на форму не смотрят).

Курит какую-то дрянь, выдыхает в мою сторону. Только очень наивные девушки представляют своих современников романтиками. Рядом усатый чел в мешковатой футболке с надписью на пяти языках: « Извините, что мой президент идиот, я за него не голосовал ». Похоже, читает только собственную футболку. В смутных отсветах улыбки плохих девчонок – как компьютерные смайлики.

– Прив!

Паша был навеселе.

На всякий случай я заметил, что жду кое-кого.

– Ну? – удивился он. – Неужели капитана милиции?

Я улыбнулся. На самом деле Паша к капитану милиции неровно дышал.

– Когда меня найдут в постели удушенным, – счел нужным сообщить Паша, – доложи об этом своей капитанше.

– Чего это ты вдруг расстроился?

– Не знаю, – покачал он головой. – Но в день, когда мы с Ойлэ закончим роман, меня точно найдут в постели удушенным.

– А ты не торопись заканчивать рукопись, – посоветовал я. – Тяни потихоньку. Дерзай, выдумывай. Ветви сюжет, как устье Волги.

– Я бы ветвил, но Ойлэ торопит.

Паша посмотрел на меня и совсем запечалился.

– Она считает, что ее молодость уходит. Ей срочно слава нужна. Именно сейчас. А завтра, считает она, ей понадобится уже что-то другое. Ойлэ торопится жить, – произнес Паша печально и влюблено. – Я говорю: Ойлэ, ну, пусть наша героиня изведает множество страданий. Страдания очищают, Ойлэ. А она лезет на колени.

– Боишься мужа – порви с женой.

– А где я буду заколачивать такие бабки?

– Крутись. Пиши сценарии мыльных опер.

– А как я покорю сердце Ойлэ?

– Она и так не слезает с твоих колен. Хочешь, чтобы села на шею?

– Я хочу доказать ей, что род Павла Матвеева – это уважаемый, это старинный дворянский род. Корни его уходят в седую старину.

– Это ты о себе? Взращиваешь генеалогическое древо?

– Еще как взращиваю, – печально покивал он. – Заказал поиски сразу двум архивистам-бандитам. Тонна баксов и родословная готова. А специальный знаток подбирает портреты.

– Чьи?

– Предков.

– Чьих предков?

– Моих, – проникновенно пояснил Паша. – Корни рода Матвеевых уходят в глубину веков. Не то, что у тебя, у выскочки безродного. «Он заставил написать свои портреты в костюмах бенедиктинского монаха и маркиза XVIII столетия и в разговоре скромно дает понять, что это его портреты в прошлых инкарнациях». Это я из твоей тетради цитирую. Вот добавлю еще полтонны баксов, и мне найдут предков среди ископаемых опоссумов, вот какой у меня древний род. Ойлэ глаза выпучит. Вообще, хватит терпеть! – возбудился он. – Пришло время пронзительных истин. Когда меня задушат в постели, внимательно просмотри все портреты, развешенные на стенах моей квартиры. Это тебе легко, ты ничего не помнишь. У тебя, может, предков вообще не было.

К этому моменту мы прикончили с ним полбутылки «Хеннесси».

– Я тут недавно поймал Ойлэ за твоей «Эволюцией».

И этот туда же. Я почти не слышал Пашу. Чего они все хотят?

Но направление мыслям было задано. Перед караваном, наверное, должен крутиться облезлый пес. Вот хорошая деталь для новой игры. «Нет плохих вестей из Сиккима». Облезлый пес будет отвлекать внимание геймеров от ненужных деталей. Это с «Эволюцией» я сразу попал в точку: услышал музыку сфер, угадал артефакт, свалившийся в кипящие воды доисторического океана. Динамика – вот двигатель мира! Руби щупальца ужасных цефалопод, отражай атаки ракоскорпионов, соси из ювенильных источников сладкие радиоактивные элементы. Бьет по нервам! Куда Паше до меня с его вялыми альтернативными романами. Заросли загадочных чарний, бледные архейские медузы, мир тьмы, ужаса, – любой неверный ход ведет к мутациям, чаще всего неустойчивым. Ты строишь ход истории, весь животный и растительный мир полностью зависит от твоего воображения. Ты – Бог! Ты Творец! Ты исследуешь тупики, намечаешь будущее. Ошибки, понятно, тоже не исключены. Из одноклеточных организмов могут произрастать неведомые невообразимые монстры. Чудовищные создания начнут пожирать друг друга. Грандиозные поединки, карнавал новых форм. От акул – к земноводным, от псилофитов – к покрытосемянным, из эры гигантов – в эру кривоногих и волосатых самцов рода Матвеевых. А там и до выхода в Космос рукой подать.

Мы чокнулись.

– Твое здоровье, глупак!

Когда Пашу сильно развозит, он вспоминает, что три года учился в Софийском университете.

Ладно. Я глупак.

Но Паша не отставал.

– Ты не просто глупак. Ты маймуна. Молчи! Разверни башку и посмотри туда… Вон туда… Видишь ту позорную чучулигу? – Он судорожно тыкал пальцем в кривляющуюся у бара девчонку с веселящимся личиком-смайликом. – Или вон… Левее… Не женщина, а ядовитая пепелянка…

Хлопали пробки.

Веселье входило в пиковую фазу.

Через столик от нас расположился за столиком толстый поц с лысой головой и узкими свинячьими глазками. На нем был безумно дорогой костюм, правда, сидел дерьмово. В сосисочно пухлых пальцах поблескивал бокал с Chateau Margaux . Что ж, такая бутылка стоит того, чтобы ее все в зале видели. Правой рукой поц гладил девку – типичную ядовитую пепелянку в чем-то прадо-гуччи-подобном, конечно, с сумочкой Vuitton и длинным розовым маникюром. Они обсуждали отдых в Сардинии. ( Где еще отрываться? ) Я слышал каждое слово. Обсудив отдых в Сардинии, они перешли на последнюю коллекцию Гальяно. Вспомнили о нашествии наглых русских моделек в нижний бар Plaza Athenee в Париже. Сошлись на том, что ресторан Nobu стал хуже, а в Лондоне холодно, и к черту этот «Челси». И даже Prada несколько démodé , начинает выходить из моды.

Резво для поца.

Впрочем, что я о нем знаю?

Почти не слушая тоскующего Пашу (…вот закончим роман, и ты найдешь меня в постели удушенным… ), я порадовался вместе с поцем и его ядовитой пепелянкой за какую-то Аню, которая спит сейчас с Николя, и нервно посмеялся над странным замужеством неизвестной мне Ксюши (… козлица винторогая… ), а вот Танька, оказывается, вообще овца…

Хочешь отомстить за дороговизну авиабилета – плюнь в стюардессу.