Геннадий Прашкевич - Русский струльдбруг (сборник)

– Хочу попробовать.

– А-а-а…

– Этот Говард отличался фотографической памятью. Эта особенность однажды помогла ему выиграть в фотовикторине десять тысяч фунтов. Как вам такой расклад? Это не какой-то там электрический утюг, – мягко уколол я костенурку. – Делая удачные ставки на скачках, Говард увеличил выигрыш до восьмидесяти тысяч, и теперь в его голове созрела мысль: взять от жизни все, что можно купить за деньги, а затем вместе с Джанет покончить с жизнью.

Костенурка вежливо поджала губы.

Наверное, не любила намеков на конечность жизни.

– Для полноты ощущений Говард заказал одному своему знакомому поэту стихи, в которых была бы отражена его пессимистическая философия, и отправился с Джанет в кругосветное путешествие. А по возвращению раскрыл жене свой замысел. Но Джанет, полюбившая мир, который вдруг оказался таким большим и разнообразным, уже не хотела участвовать в подобном социальном протесте. Защищаясь… Да, защищаясь, она убила супруга… утюгом…

– Чувствуется перекличка с одним известным русским писателем…

– Потом, спрятав труп мужа в сундук, Дженет ответила на нежные чувства некоего поэта, ранее скрываемые им, и начала жизнь с новоиспеченным супругом. Однако поэт, давно отравленный пессимистической философией Говарда, скоро сам начал поговаривать о тщете сущего…

– И Джанет опять взялась за утюг?

Мы рассмеялись. Костенурка подвинула ко мне конверт.

– Это мне? Что там? Неужели фотографии Шамбалы?

На этот раз доисторическая леди не улыбнулась.

– Неважно. Вам понравится.

– Но сегодня у вас день рождения.

– Это неважно. Я хочу напомнить вам…

– О чем?

– Об истории.

– Мои интересы лежат в стороне.

– А что вы помните о своих интересах?

– Я не о науке. Ею пусть занимаются Ойлэ и Паша.

– Пустышки, – вежливо заметила костенурка.

– Мои друзья, – вежливо напомнил я.

– Они не учитывают закон октав.

– А я учитываю?

– Конечно.

– С чего вы такое взяли?

Она рассеяно провела пальцем по краю кофейной чашки:

– Тот карлик… Помните, вы рассказывали… Он постоянно болел… Мне интересно, доберется он до Шамбалы? Удастся ему спрыгнуть с колеса?

Я покачал головой.

– Он умрет. На соляной плите, брошенной на могилу, красноармейцы высекут семь слов: «Я же говорил вам, что я болею».

Конкордия Аристарховна покачала головой:

– Впечатляет. Но интересоваться надо историей, а не анекдотами.

– А я всегда считал, что история – это один сплошной томик анекдотов?

– О нет! – она положила на стол узкие руки. – О, нет, Сергей Александрович. Текущая история – это коллективное восприятие тех или иных концепций. Слышали о таком? Как текущие события будут поданы в учебниках, в популярных книгах, даже в детективных романах или в ваших дурацких компьютерных играх, так историю и будут воспринимать. При любой власти существует кучка преданных, на все готовых специалистов. Они умеют работать. Они кропотливы, как вы. Ничего не помнят, ничего не понимают, но активно формируют учебники, то есть формируют коллективное восприятие. Франко и Сталин, Гитлер и Рузвельт, Путин и Буш, для них нет никакой разницы. Они могут любого деятеля подать как национального героя или международного негодяя. И все-таки, Сергей Александрович, история реальна. Как красиво ни подавай пресловутую альтернативу, истинная история вылезет наружу. По крайней мере, пока существуют такие неудобные люди, как я, – печально улыбнулась она. – Меня не спрятать. Я вылезу из любого мешка. Я ни на кого не похожа, потому что отчетливо помню разные детали прошлого. Возможно, в сплетнях и в пересказах я выгляжу смешной, но мое прошлое реально.

На этот раз я улыбнулся несколько натянуто.

Я читал мысли Конкордии Аристарховны, она их и не прятала.

Собственно, утром она действительно ждала меня. Не знала, приду ли, но ждала. У нее была причина ждать – конверт, лежащий сейчас передо мною. Как правило, по утрам ходят в дорогие кафе только бездельники. Она смотрела на меня без особой надежды. Наши подарки мало что означают, еще реже они помогают тем, кто их получает . Она не верила в будущее девушки, только что выигравшей квартиру в Москве, но какая разница? Она хотела понять, на что я способен. Она хотела разбудить меня, ткнуть носом, как щенка, в собственную лужу. Другое дело, что я все еще не понимал, где и как мог так сильно нагадить? Костенурка явно знала о многих моих прегрешениях, и досада боролась в ней с поистине дьявольским терпением.

– Что в этом пакете?

– А вы посмотрите.

И улыбнулась:

– Я знаю, вам не нравятся намеки на ваше прошлое. Но тут ничего не сделаешь. Надо терпеть. В Нью-Йорке у меня есть приятельница – такая же старая черепаха, как я. Она не любит покупать старые вещи. И знаете, почему? Ее раздражает все, что появилось на свет задолго до нее.

Я не стал уточнять, о ком она говорит.

Сотрудники НКВД, модные дизайнеры, итальянские фашисты, эсэсовские полковники, комсомольцы с Западной Украины – центр мира все равно занимала Конкордия Аристарховна. Расслаивающееся время . Она вдруг заговорила. Брат у нее был! Нет у нее никаких претензий ни к бывшим мужьям, ни к любовникам, судьба всех рассудила. А вот брат… Когда стали брать ставленников «железного наркома», он не захотел ждать… Польская граница, румынская…

Но ведь он не дурак. Он мог бежать на восток, правда?

Костенурка не спускала с меня мутноватых, когда-то зеленых глаз.

Попробуйте перезапуститься. Тонкие морщинки густо иссекали мраморную шею чудесной доисторической леди. Попробуйте перезапуститься. Пусть мой брат доберется до какого-нибудь сибирского поселка. Пусть он уйдет в сторону Алтая и Монголии. А? Что тут такого? Что вам стоит?

Это тоже из оранжевой книги, подаренной мне Последним атлантом.

Не думаю, что брат Конкордии Аристарховны сильно походил на палача… но все же сотрудник НКВД. Правда, они тоже разные были. С другой стороны, брат Конкордии Аристарховны дослужился до майорского звания.

Может, брат Конкордии Аристарховны был не самым плохим сотрудником НКВД, но при чем здесь я? Ежова ведь расстреливали его же ставленники.