Геннадий Прашкевич - Русский струльдбруг (сборник)

Они извивались. Они выглядели белесыми. Они доставляли ему острое, даже болезненное наслаждение. «Закажу чашку чая… Зеленого, что ли? Чтобы совсем глаза ему не ошпарить…»

Пришлось предупредить:

– Вы не успеете.

– Чего я не успею?

Он опять оглянулся.

Глаза недоуменно щурились.

И как раз в этот момент к террасе подкатила машина – черный мощный джип «Хонда». Водила просто сбросил скорость, и машина медленно катилась вдоль террасы. И два бритых качка, одновременно распахнув дверцы, вывалились наружу. Они сорвали моего визави со стула, он только изумленно всхрапнул. Они за волосы – головой вперед – заученно кинули его на заднее сиденье. Третий, ухмыльнувшись, посмотрел на меня и от души врезал резиновой дубинкой по столику. От удара чужой салат так и брызнул мне в глаза и на подбородок.

Когда они исчезли, подошел официант.

– Ваши друзья? – зачарованно спросил он.

Я кивнул. Если енота-полоскуна кормить кусочками сахара, он сходит с ума.

Мой наглый визави, мысли которого я свободно читал, сильно напомнил мне обезьяну. На обложке рабочей тетради, в которую я многие годы заносил интересные наблюдения и понравившиеся цитаты, красовалась семья обезьян. Слева самец гиббона, справа самка гиббона. Меня всегда интересовало, где сам гиббон? – но это вопрос, конечно, больше риторический. Вот визави и напомнил мне такого отсутствующего гиббона…

Тетрадь, кстати, исчезла.

Из закрытой квартиры, три дня назад.

– Тебе опять звонят, – кивнул Последний атлант. – Возьми трубку.

«Сергей Александрович?» – женский голос прозвучал торопливо, испуганно.

– Да, Сергей Александрович.

«Я – Л и са».

– Мы знакомы?

«Нам нужно встретиться».

– Я не пользуюсь услугами телефонных девушек.

«Да нет, нет, что вы! Это совсем другой случай, – торопливо, испуганно повторила неизвестная мне Л и са. Она так торопилась, что даже не обиделась. – В кафе «Иероглиф». Через час».

Ну, надо же, я только что вспоминал это кафе.

И добавила, почувствовав мою нерешительность:

«Вы ведь хотите вернуть свою пропавшую тетрадь?»

Самка гиббона, самец гиббона… Она будто мысли мои подслушала…

Но, в общем, я не сильно удивился.

Я постоянно чего-то жду. Постоянно что-то вылавливаю.

Скажем, выделяющееся лицо в толпе. Или необычный голос. Или странный взгляд. Пытаюсь увязать не увязываемое. Но моя память чиста, без всяких раздумий я набиваю ее всем, чем придется. Чаще всего прикидками к новой компьютерной игре. Пытаюсь представить каменистую пустыню, облизанную сухим ветром, сухой сиреневый туман. Вижу то, что прячется вдалеке – за песками, за обожженными каменными останцами. Шамбалу вижу – таинственную страну. Звук длинных труб слышу.

В общем-то, Шамбала рядом, но к ней трудно приблизиться.

Ты можешь идти к Шамбале годами, десятилетиями, но если ты не призван, если ты не услышал внутренний зов, дальние звуки так и останутся дальними звуками. Паша ведь не случайно пытается поймать меня на внезапных воспоминаниях, и Последний атлант Николай Михайлович тоже не случайно пытается запутать меня в долгих сложных беседах. Они прекрасно знают, что у меня нет прошлого, это их заводит. Люди нетерпимы к чужим бедам. Пять лет назад при заходе на посадку в местном аэропорту взорвался и сгорел рейсовый самолет. Из ста сорока двух пассажиров, оказавшихся в огне, выжил только один.

Вы, наверное, догадались – кто.

Полгода в реанимации. Полгода в специальной клинике.

Есть люди как люди, есть больные люди, есть очень больные, а есть такие, наконец, что и на людей не похожи. Позорные неестественные животные, так их определяет Паша. Вот я такой. Позорный и неестественный. В общей сложности, я почти полтора года провел вне привычного мира. К тому же, память моя оказалась стертой. Я не помню, кто я, откуда, куда и зачем летел, как меня звали, где вырос, есть ли у меня родственники и друзья, чем занимался до того момента, как купил билет на злополучный рейс. Пассажиры и экипаж самолета погибли, никаких документов при мне не оказалось, кроме рабочей тетради, уцелевшей в прожженной куртке. Я мог оказаться любым из погибших, но никто меня не опознал и ни один запрос обо мне не было получено исчерпывающего ответа. Видимо, я перенес слишком много операций, чтобы меня можно было узнать. Я как древний ихтиозавр всплыл из ничего, из тьмы, из вечного пламени. Не в капусте меня нашли, не аист меня принес, не из Интернета меня скачали. Люди – существа постоянно врущие, любящие преувеличивать, а я и врать не могу. Да и какой смысл врать, если все тобою сказанное может оказаться правдой?

Иногда Последний атлант сравнивает мою память с костяшкой домино пусто-пусто. К счастью, меня это не мучает. Интересов у меня мало. Я не покупаю книг. Не хожу в кино и в театры. У меня нет постоянного круга общения. В офисе – отдельное место, но чаще всего я работаю дома. «Помнишь, как ломается лед весной на Ангаре?» – любит внезапно спрашивать Паша. «А почему на Ангаре?» – «Да такая уж позорная река. Ты что, не плавал по ней?»

Не знаю.

Не помню.

Не с чем мне сравнивать окружающее.

Какое-то время думалось, что в шумных ресторанах, в ночных клубах, в популярных кафе я могу попасть на глаза кому-то, кто меня знал, но даже на показанные по телевидению фотографии никто не отозвался. Не вызывает интереса моя обожженная физиономия. Правда, нет худа без добра: в ночном клубе «Кобре» я познакомился с Пашей. Мы в ту ночь пытались активно напиться, каждый по своей причине.

Узнав про мою особенность (беспамятство), Паша пристал ко мне: «А какие цветы ты дарил жене?»

«А у меня была жена?»

Паша злился.

Он мне не верит.

Он убежден, что у меня исключительная память.

Действительно, я могу один раз взглянуть на страницу любого самого сложного текста и с точностью ее воспроизвести. Но до Паши не доходит, что это всего лишь оперативная память, не больше. Да, после самого беглого прочтения я способен воспроизвести тексты и графики любой сложности, но о себе, о своем прошлом я ничего не знаю и не помню.

Одно утешение: в отличие от Паши и Последнего атланта, меня это не мучает.

Но у меня есть мечта. Получив деньги за новый сценарий, я собираюсь съездить в Сикким. Это сейчас Сикким всего только штат Индии. А когда-то он был таинственным королевством.

«Почему в Сикким?» – присматривается ко мне Последний Атлант.

«Не знаю… Так хочется…»

«Ты раньше бывал там?»

«Я что, сумасшедший?»

«А куда ты летел в последний раз?»

Я пожимаю плечами. Не помню. Рейс Санкт-Петербург – Южно-Сахалинск. С несколькими пересадками. Я мог лететь куда угодно. Даже в Сикким. Сейчас, кстати, я хорошо изучил в Сети будущий маршрут до Гангтока. «Сноувью» – такой там есть отель. Расположен невдалеке от главного буддийского храма Цук Ла Канг. Там я увижу танец Черной Короны, услышу рев длинных деревянных труб. За узкими окнами встанут передо мной острые ледяные пики Канга, Джану, Малой Кабру, и главной Кабру. Я увижу ледяные кручи Доумпика, Талунга, Киченджунги, Пандима, Джубони, Симвы, Нарсинга и Синиолчу. Наверное, и Пакичу увижу, если окна моего номера будут выходить в ее сторону. И Чомомо, и Лама Андем, и Канченджау.