Павел Комарницкий - 30 июня

— Командор, это Ухурр. Всё спокойно, аборигенов вблизи места посадки нет. На месте посадки наблюдаю мелкое длинноухое животное… Ярара, как называется?

— Заяц — автоматически откликнулась Ярара.

— Заяц. Шугануть его, Иахрр?

— Не нужно. Он не опасен.

Лесной ковёр наплывал, рос, распадаясь на отдельные деревья.

— Командор, это Вахуу. Переходите на ручное.

— Я понял. Перехожу на ручное.

Иахрр взялся за джойстик управления. Вот она, полянка, которую приглядели для высадки. Укромное место, и до поселения аборигенов сотня шагов…

— Садимся, дамы — Иахрр вовсю орудовал джойстиком. Тяжёлый шар, невидимый для аборигенов, бесшумно опустился на свежевскопанный огород, вмялся в рыхлую землю. Со стороны это выглядело так, будто в земле появилась вдруг гладко утрамбованная чашеобразная вмятина.

— Мы на месте. Ухурр?

— Всё тихо, командор.

— Отключаю невидимость.

Чёрный искрящийся шар возник, как из ничего. Заяц, сидевший столбиком на опушке, встревоженно зашевелил ушами, не в силах сообразить своими заячьими мозгами — откуда такое, и что это? Может, оно опасно?

Иахрр ткнул в клавишу, вмонтированную в кресло, и крышка люка бесшумно открылась.

— Выходим.

Все зашевелились, освобождаясь от фиксирующих ремней. Иахрр первым полез наружу — его хвост извивался, как шланг под напором воды, выдавая волнение. За ним последовала Ярара, последней выбралась Урумма.

Заяц наконец разобрался в ситуации — да, эти существа определённо опасны. Это люди, вне всякого сомнения. Конечно, выглядели они странно, но людские повадки выдавали их с головой. Бежать!

— Ой, смотрите! — Ярара указала рукой на драпающего зайца — Он нас испугался!

В келье было душно, пахло горелым дрянным маслом, ладаном, старым телом, овчинами и чем-то ещё — не разобрать. Отец Варсонофий поморщился. Отец келарь совсем зажуликовал, подливает в м иро машинное масло… Тряхнув головой, он отогнал недостойные мирские мысли, привычно сосредоточился на в ышнем.

Отец Варсонофий молился. Он делал это привычно, размеренно, как обычно, как вот уже много лет. Не то, чтобы он что-то просил у Бога, нет. У него было всё, что нужно для жизни — еда, покой, простая грубая одежда… Нет, отец Варсонофий вполне был доволен своей судьбой, и не мыслил для себя иную. А молился привычно, потому что так положено. Положено возносить хвалу Господу.

Отец Варсонофий привычно клал поклоны, губы шептали молитву, но мысли его сегодня текли отдельно. Вдруг всплыла откуда-то одна совсем уже озорная — как выглядел бы некий проситель при российском императорском дворе, ни о чём не просящий, а просто годами, каждый день, утром и вечером посылающий государю хвалебные телеграммы? Какое-то время шутника терпели бы, а затем, вероятно, намекнули бы, что всему есть границы. А то и арестовали бы, заподозрив в изощрённом издевательстве над помазанником Божьим…

Варсонофий тряхнул головой, рассердившись на себя за греховные мысли. Определённо греховные! Так выйдет, что и молиться без нужды нельзя…

Закончив молитву, он ещё минуту посидел, собираясь с силами. Когда-то, в молодости, ещё когда Варсонофий был Михаилом, он мог проскакать на коне из Переяславля в Москву, провести там буйную ночь с зазнобой, и снова на коня, чтобы успеть к утренней поверке в полку. И ведь успевал! А сейчас помолился, и к земле клонит… Э-хе-хе, истинно сказано: старость — не радость… Всё ушло, как дым…

Отец Варсонофий встал, покряхтывая, и направился вон из душной кельи. Иова с Егорием были заняты в мастерской — били баклуши, липовые чурочки для изготовления деревянных ложек, отец же келарь, то бишь Фока, убыл за кое-какими покупками на единственной оставшейся в скиту кляче — на добрую лошадь всё недоставало средств, да и с заготовкой сена нынче было трудно… Ладно. Надо кое-что доделать в огороде…

Опираясь на лопату, отец Варсонофий направился к морковным грядам, и вдруг замер, как вкопанный. На свежевскопанном огороде нагло возвышался здоровенный чёрный валун, удивительно круглый. Откуда?

— Привет тебе, добрый человек!

Варсонофий обернулся, разинул рот. Трое чертей стояли перед ним. Чёрные, с рогами, с хвостами, извивавшимися, как змеи — воплощённый ужас. Тот, что посредине, был покрупнее, почти с Варсонофия ростом. Двое других были поменьше, особенно левый — тоненький, как подросток или девушка. Янтарные глаза с кошачьими зрачками смотрели из прозрачного пузыря, казалось, в самую душу.

— Изыди, сатана! — прохрипел отец Варсонофий, осеняя себя крестным знамением. Подумал чуток, и осенил знамением также сатану, вместе с подручными.

— Не бойся нас. Мы хотим поговорить с тобой. Мы прибыли…

— А-а-а!!!

Отец Варсонофий разом забыл про старость — не радость. Бросив лопату, он улепётывал не хуже зайца.

… Иноки Иова и Егорий сидели верхом на лавке, напротив друг друга, короткими ударами раскалывая податливую липу. Беседовали о о том, о сём…

— Спасайтесь, братие!!! Сатана!!! Сатана!!! Здесь они, здесь уже!!!

Вид ворвавшегося с улицы отца Варсонофия был ужасен — борода тряслась, глаза выпучены, как у варёного рака. Не тратя попусту времени на дальнейшие объяснения, отец Варсонофий кинулся в кладовую, где на стене висела старая шомпольная двустволка, посредством которой иноки обороняли от волков свою животину.

— Серебро… — бормотал Варсонофий, лихорадочно раскупоривая маленькую кубышку, в которой хранилась скромная монастырская касса — От нечисти завсегда только серебро… — он уже насыпал из древнего рога порох, трясущимися руками, роняя на пол, доставал из коробочки пистоны — Сейчас, сейчас… — он засунул в оба ствола войлочные пыжи, выбитые из старого валенка, поверх щедрой рукой напихал гривенников, добытых из кассы, и снова пыжи — Сейчас…

Егорий и Иова, разинув рты, наблюдали за военными приготовлениями отца Варсонофия. Тот уже вовсю налегал на шомпол, трамбуя заряды. Бросив шомпол на пол, кинулся к двери, на ходу взводя курки.

— Да молитесь же, ироды!!! Сейчас молитесь!!!

Вернулся, кинулся в угол, сорвав с иконостаса икону Божьей матери. Держа икону в левой руке, а ружьё в правой, выскочил наружу.

Столбняк, напавший на иноков при виде буйного помешательства собрата, наконец прошёл, и они тоже поспешили наружу. Но опоздали — грянул мощный залп. Когда Егорий и Иова добежали, как умели, до угла сарая, им открылась следующая картина — отец Варсонофий валялся навзничь в прошлогоднем бурьяне, сохранившемся у изгороди, и хрипел. Борода его тлела, на животе дымилась изрядная прореха — должно быть, Варсонофий стрелял от пуза. Рядом лежала развороченная двустволка — очевидно, отец Варсонофий изрядно переложил впопыхах пороху, и старое ружьё не выдержало дуплета. А может, заклинили в стволе гривенники…