Павел Комарницкий - 30 июня

Густав Карлович намазал на хлеб тонкий слой масла, положил икорки. Налил рюмочку коньяка, смачно выпил и закусил. Вообще-то он привык на завтрак получать горячее, но кухарка, она же экономка, она же уборщица, нынче слегла, так что приходилось довольствоваться сухим пайком. Ничего, зато пообедаем в местном ресторанчике — недорого и вкусно…

Нет, хорошо всё-таки, что он подался в Россию. Ещё лучше иметь соответствующих друзей, особенно соотечественников, освоивших Россию несколько ранее. Без их помощи… Ну разве где-нибудь в Лейпциге профессор тамошнего университета может себе позволить вот так, на собственной даче завтракать икрой и коньяком? А уж про доцента и речи нет — казённая квартира, с кургузой ванной на кухне, утром бутерброды с повидлом и вечером кружка пива с сосиской. Да, в России жить можно, надо только уметь…

Доцент, прихлёбывая кофе, вышел на крыльцо. Эх, хорошо! Вот пройдут экзамены, студентов отправят на каникулы, а герр Кляйн — в отпуск. В оплачиваемый отпуск, что важно. Поедет в Германию… А может, для начала прокатиться в русский Крым?

Чёрный шар проявился, как изображение на фотобумаге. Густав Карлович стоял, открыв рот, не в силах пошевелиться, а из открывшегося шара уже выбирались существа, в само существование которых герр Кляйн ни за что не поверил бы, если бы не собственные глаза.

— Привет тебе, добрый человек.

Стоявшее посредине существо, похожее на какую-то древнюю золотую статую демона с хвостом, было на голову выше приват-доцента. Из прозрачного пузыря, коим была покрыта голова чудовища, на Густава Карловича смотрели янтарные кошачьи глаза. Герр Кляйн икнул и плашмя рухнул на землю, лицом вниз.

— Что с ним, Урумма? — командор недоумённо обернулся к докторше.

— Сейчас, сейчас… Иахрр, он… он умер!

— То есть как умер? Почему умер?

— Я… Я не знаю, Иахрр… Но сам посмотри — она ткнула пальцем в золотой перчатке в крохотный экранчик наручного прибора — Сердцебиения нет, дыхания нет… Он точно умер, Иахрр!

— Чтоб я облез! — командор в сердцах огрел себя хвостом — Ну не везёт, и всё тут… Надо же, какое нелепое совпадение…

— …Заземление, тёть Кать, для громоотвода самое главное. Без хорошего заземления, тёть Кать, любой громоотвод — тьфу…

Борис развлекал тётушку, продолжая копать. Тётя Катя что-то стряпала на веранде, окна которой по случаю жары были распахнуты настежь.

— Что значит учёный человек — весело, чуть насмешливо отвечала тётя — Доходчиво всё разъясняет. Все вёдра в землю зарыл…

— Так они старые же были, тёть Кать. Дырявые…

— Так запаять можно было!

— Не горюй, тёть Кать — Борис вовсю орудовал лопатой, засыпая последнее ведро, соединённое с другими своими собратьями толстой проволокой — Вот вырасту большой, куплю тебе сто вёдер. Веришь?

— Тебе да не верить! — рассмеялась тётушка — Кому тогда?

Вообще-то она была не слишком расстроена утратой старого железного хлама. Бог с ним! Зато племянник наконец занялся полезным для хозяйства делом. Вот, гляди-ка, громоотвод соорудил. Доброе дело — тётушка до сих пор вспоминала, как в позапрошлом году молния запалила дачу у Бурмистровых — еле загасили…

И только Мурёна, лежавшая на подоконнике, хитро щурила свои кошачьи глаза. Она-то всё понимала — сооружённое студентом заземление намного превосходило скромные потребности громоотвода.

— … Мне кажется, Иахрр, это не просто совпадение. Между его внезапной кончиной и нашим появлением есть прямая связь.

Урумма сидела за столом неподвижно, сцепив пальцы рук в замок, и только хвост да уши выдавали эмоции. Вся команда была подавлена очередной неудачей.

— Какая связь? Когтем не тронули…

— Он мог умереть от страха.

— Урумма, думай, что говоришь. Как можно умереть от страха? От страха либо убегают, либо нападают. В крайнем случае от страха можно обмочиться, но не умереть.

— Ты говоришь про оррков, командор. У людей другая физиология.

— У кого? Ах, да…

— Я применила местное самоназвание аборигенов. Не спорь, Иахрр. Я уже разобралась с их физиологией. У людей слабая сосудистая система сердца, при внезапном сильном стрессе оно просто отказывает — и все дела.

— Доказательства? — прищурился командор.

— Я согласна с Уруммой — вмешалась Ярара — У них то и дело мелькают выражения типа «умираю со страху». Это неспроста. Язык любых разумных существ отражает реалии жизни.

— Гм… — командор в раздумье свивал и развивал хвост — Странные существа, коллеги, вы не находите? Как они выжили, уму непостижимо… У них тут что, нет причин для страха? Они ничего и никого не боятся?

— Мне кажется, тут всё дело в интенсивности эмоций — вновь подала голос Ярара — Недаром в местном языке есть два разных понятия — «страх» и «ужас». До какого-то предела реакция аборигенов… да, людей… до какого-то предела реакция нормальная. Либо нападение, либо бегство. При превышении этого порога — смерть от остановки сердца.

— Доказательства?

— Опять-таки их язык. Вслушайся, Иахрр: «дикий страх» и «смертельный ужас». Улавливаешь разницу?

— Мне встречались выражения типа «дикий ужас» — не согласился командор.

— Обычная терминологическая путаница.

— Не морочь мне голову лингвистическими изысками! — не выдержал Иахрр — Любому явлению должна быть реальная причина!

— Мне кажется, я вижу и причину, Иахрр — вновь вмешалась Урумма — Вспомни наших рартов. Если животное не в состоянии убежать от смертельной опасности, оно просто умирает. Таким образом животное избегает предсмертных мучений, скажем, при пожирании их заживо хищником. Только у рартов происходит разрыв сосудов мозга.

— Рарты — травоядные, лишённые средств защиты. Только бегать и умеют…

— Вот именно. Иахрр, наши предки были хищниками. Хищник может драться, обязан драться, и такая парадоксальная реакция ему ни к чему. Предки людей были вегетарианцами, весь генотип их буквально вопиет об этом.

Некоторое время командор переваривал новую информацию.

— В общем, так. Всем отдыхать, привести себя в порядок. Завтра попробуем войти в контакт с твоим художником, Урумма. Если и он окочурится — придётся перейти ко второму варианту контакта.

Долговязый молодой человек, тряхнув буйной нечёсаной гривой, повязанной алой шёлковой тесьмой, наложил очередной штрих, отступил на шаг, прищурившись. Окинув взором раскинувшийся перед ним пейзаж, снова придвинулся к мольберту.

Владислав Иванович Борщевский был художником малоизвестным, но талантливым. Впрочем, когда это талантливым русским людям жилось легко? Никогда такого не было, от начала времён. Иноземцам ещё туда-сюда, в России с петровских времён преклоняются перед иноземщиной, а уж своим-то…