Игорь Водолеев - Где кот идет 2

Развеселившись по известной причине, я сказал, что просить за Саничева не надо. Материал уже прочитан, одобрен и на следующей неделе будет напечатан. Желая сделать ему приятное, я признался, что мне самому понравилось, как Сергей забодал теорию Р. Голикова. Мамаев неожиданно нахмурился и сказал, что ни про какую теорию Роликова он ничего не знает. А знает только то, что Саничев написал про общую теорию относительности. При этом он хлопнул могучей ладонью по папке, отчего стол подпрыгнул на метр. Я собрал разлетевшиеся карандаши обратно в стакан и попросил изложить вкратце суть дела. И тогда Мамаев рассказал мне следующее.

С Саничевым он сдружился на почве физики кристаллов. Сергей в то время уже писал диплом по оптике и хорошо поднатаскался по теории симметрии. Но дело не в этом. Саничев по своему характеру бунтарь-одиночка, если ему дадут линованную бумагу, то он всё равно начнет писать поперек. Еще на третьем курсе, слушая теорию поля, Стас самостоятельно взялся за Ландау и добрался до гравитации. В общий курс её не включали по причине сложности. Сергей вышел из положения, раздобыв одно из первых изданий курса Ландау, где математика была проще. Кое-что в теории он понял и это «кое-что» ему очень не понравилось.

– Ты понял, что они себе позволяют? – орал Мамочка, разойдясь не на шутку. – На словах все согласны, что реальное тяготение не уничтожить бумажной казуистикой. А сами втихаря протаскивают свой принцип эквивалентности, который на деле тухлого яйца не стоит!

Я осторожно возразил, что при достаточном удалении поле гравитации можно считать почти однородным. По крайней мере, в небольшой области.

– В какой области? – завопил Мамочка. – В Омской? Рогатую овцу тоже можно считать почти козой. Только молока от нее не жди. Этот принцип справедлив только в точке. Понимаешь, в математической точке, не имеющей ни длины, ни ширины! Ну, скажи, каков физический смысл твоего принципа эквивалентности?

Я кисло заметил, что это не мой принцип, а ОТО. Согласен, что он не идеален. Зато благодаря ему физику можно свести к геометрии, где уже имеются методы решения. Кроме того, выводы из ОТО подтверждает астрономия. Я вообще не понимаю, зачем кричать в открытое окно? Другого принципа у нас пока нет, а винный магазин раньше одиннадцати все равно не откроют.

– А черные дыры? – вдруг подмигнул мне Мамаев.

– Что – черные дыры? – насторожился я.

– Из ОТО следует, что в черную дыру превращается каждая массивная звезда в конце жизни. Вся масса сжимается в одну точку. Бах и точка! Сингулярность – красивое слово. Что, по-твоему, это такое? – подмигнул Мамочка.

Я пожал плечами. Черной дырой называют бесконечно малую область пространства, которая имеет бесконечно большую плотность. В математике такое состояние называется сингулярностью. Из черной дыры не могут вырваться даже кванты света. Все, что происходит внутри нее, не различить никакими приборами. Подумав, я ответил Мамочке, мол, черные дыры уже «ищут». И не надо брать меня за горло. Не я придумал эту ОТО. И вообще, ваш пафос, гражданин Мамаев, мне, как должностному лицу, беспочвенен. Лучшей теории у нас все равно нет. Хотя, как частное лицо, не могу не признаться, что к сингулярности у меня еще со студенческой скамьи устойчивая идиосинкразия.

– Белов, – ласково сказал Мамаев, выслушав меня до конца. – Ты знаешь, как я тебя уважаю?

– Знаю, – ответил я и на всякий случай отодвинулся.

– Так вот! – рявкнул геолог. – Я скажу тебе, как родному: ты темная и невежественная личность. Потому что все еще не знаешь, что такая теория у нас уже есть.

Сделав доброе лицо, он протянул верхнюю конечность, как бы помогая вернуть на место мою как бы отпавшую челюсть.

– Только без рук, пожалуйста! – возмутился я, увернувшись от его волосатой лапы. – Ты хоть соображаешь, что говоришь? Мировая наука уже семьдесят лет живет по заветам ОТО. И вдруг является человек, только что переболевший гриппом, и заявляет: слезай, приехали! Кто же придумал эту новую теорию? Уж не твой ли друг Саничев? – кивнул я на папку с загадочной надписью «Мерт. звезд.»

– Нет, – серьезно сказал Мамаев. – Сергей написал роман.

– Так он писатель? – удивился я. – А я думал, что он метролог.

– По совместительству, – пояснил Мамаев. – А смеешься ты зря. Давно ты брал в руки сборник «Наука и человечество»? Ах, вам некогда в читальный зал сходить? Так я и знал. Эх, Белов, – лицемерно вздохнул он. – Как ты отстал от жизни! Рутина засосала тебя с головой. Вот, за новостями науки перестал следить. Как должностное лицо, ты обязан прочитать статью Лоскутова.

– Какого Лоскутова? – спросил я, отмахнувшись от мамаевских причитаний. – Того самого, из СИФАНа? Не юродствуй, рассказывай толком. Но Мамочку уже понесло.

– РТГ – релятивистская теория гравитации, – начал он вещать замогильным голосом. – Полная победа света над мраком. Черные дыры забыты, как кошмарный сон. Ибо доказано, что Вселенная наша устойчива, как гульден и плоска, как школьная доска с теоремой Евклида. Должен заметить, что меня это радует, – уже нормальным голосом сказал Мамаев. – Не люблю кривых зеркал.

– Нечего на зеркало пенять, – сказал я, отодвигая в сторону карандаши. – Подумаешь, объявление повесил. Мол, ошибочка вышла, черных дыр нет. Ломать – не строить, душа не болит. Ты мне такой факт приведи, чтобы за душу взял. И поверить заставил.

– Есть такой фактец, – подумав, ответил Мамаев. – Из теории Лоскутова следует, что в нашей Вселенной имеется скрытая невидимая масса, которая в 40 раз превышает массу видимых галактик. Понимаешь, Белов, – ты, я, он, она, вместе дружная страна, планеты, звезды, Млечный Путь, другие галактики ты не забудь, все это составляет каких-то два процента от нашей Вселенной. Всё остальное – тёмная материя.

– Понятно, – кивнул я. – Это меняет дело. Зря ты выкинул рецепты терапевта. Сейчас грипп с осложнениями ходит. Я знал одного больного, который говорил, что внутри земного шара имеется другой шар, который по размерам гораздо больше наружного. Вести из палаты номер шесть.

– Белов, кого ты хочешь провести? – засмеялся Мамаев. – Сам на зеркало посмотри. Твой бледный вид напоминает случай, когда сосед по преферансу объявил мизер на одну свою (святое дело), но к своей голой даме прикупил туза и короля. А хода у него не было. И когда стало ясно, что набегает неизбежный паровоз на семь вагонов, его лицо стало неописуемо зеленым. Как у тебя сейчас.

Я издал слабый звук, пытаясь возразить. Хотя было ясно, что Мамочка застал меня врасплох. Но дело не в этом. Нам так долго внушали, что Россия – родина паровозов, самолетов и слонов, что мы давно перестали ждать пророка в своем отечестве.