Брендон Сандерсон - Элантрис

— Мой дядя Вон учил меня всегда иметь запасной план — на всякий случай, — сказала Шай. — А будет Скипетр в залах или нет, я не знала.

— Ах, вот как… — по-матерински сказала Фрава. Но в глазах было отвращение вперемешку с брезгливой снисходительностью. — Ты просила, чтобы в твоем деле участвовал арбитр. Преступники часто просят об этом… И мне почему-то захотелось откликнуться на эту просьбу. Интересно знать, зачем ты подделала картину. Неразумное дитя, неужели ты действительно надеялась, что тебя оправдают и отпустят? С такими-то грехами? Положение твое настолько плохо, что ты даже не представляешь. Наше милосердие не так велико, но…

Шай мельком взглянула на остальных арбитров, тех, что сидели у камина. Казалось, что им нет до нее никакого дела. Однако друг с другом они не разговаривали.

«Значит, слушают. Что-то происходит , — думала Шай, — что-то их беспокоит».

Гаотона неподвижно стоял рядом, слегка в сторонке. Лицо не выдавало никаких эмоций.

Фрава смотрела на Шай как недовольный родитель на дитя. Она специально сделала такую многозначительную паузу, чтобы девушка поверила. Поверила в свое освобождение! По их задумке, она теперь должна стать податливой, мягкой — и согласится на все — за свободу.

Значит, шанс действительно есть…

Все, пора брать дело в свои руки.

— Так что вам от меня нужно? — поинтересовалась Шай. — Давайте обсудим, что вы хотите мне предложить.

— Что?! — воскликнула Фрава. — Девочка, ты забыла, тебя вообще-то завтра казнят. Если нам что-то от тебя и нужно, то предложить мы можем тебе только твою жизнь!

— Моя жизнь — это моя жизнь, — ответила Шай, — и так будет все оставшееся мне время.

— Хватит! — перебила ее Фрава. — Ты сидишь в клетке, сделанной специально для таких, как ты. В ее стенах — тридцать разных пород.

— Сорок четыре на самом деле.

Гаотона в удивлении приподнял бровь.

«О, Ночи! Хоть в этом я не ошиблась!»

Шай взглянула на Гаотону.

— Вы что, думали, я песчаника не увижу? Ну, даете! Я же Воссоздатель. Мы изучаем породы камней еще на первом году обучения. Камушек, кстати, с карьера Лайо.

Фрава хотела было сказать что-то, приоткрыв рот в легкой улыбке.

— И да, я знаю, что позади камней есть еще металлические пластины из ралькалеста, который воссозданию не поддается, — продолжала Шай вслепую. — Стена — это так себе задачка, потянуть время, пока Воссоздатель ее решает. Понятно, что ваша клетка не из известняка и ему подобного материла, который отковырял и свободен, даже мучиться с воссозданием не надо. Стенки вы, конечно, сделали, но, чтобы уж наверняка, заблокировали выходы ралькалестом.

Фрава сжала губы.

— Правда… ралькалест тоже не идеален, — продолжила Шай, — металл слабый. Решетка наверху, конечно, крепкая — не выбраться, но пластины довольно хрупкие. Вы слышали что-нибудь об антраците?

Фрава нахмурилась.

— Это камень, который горит, — ответил Гаотона.

— А вы мне дали свечу, — произнесла Шай и нырнула рукой за пояс, за спину. Она швырнула на стол грубую деревяшку — печать души! — Я просто могла поработать со стеной, убедить камни, что они — антрациты. Не так уж это и трудно, зная, что пород в стене — сорок четыре. А горят антрациты хорошо, их жар растопил бы ваши пластины.

Шай резко метнулась на стул и села, откинувшись на спинку. Она слышала, как сзади тихо прорычал стражник. Фрава еще сильней сжала губы — в тончайшую линию и… промолчала.

Шай позволила себе расслабиться, глубоко вздохнула и тихо поблагодарила Неведомого Бога.

О, Ночи! Они верят ее болтовне! Она очень боялась, что окажись среди них хоть кто-то мало-мальски разбирающийся в воссоздании, и ее вранью тут же настал бы конец.

— Я хотела бежать этой ночью, — продолжила Шай, — подозреваю, что если вы обратились к такой еретичке, как я, то дело важное. Итак, еще раз, что у вас есть мне предложить?

— Я все еще могу казнить тебя, — сказала Фрава. — Прямо сейчас. Здесь.

— Но вы ведь не сделаете этого, так ведь?

Фрава стиснула зубы.

— Я же говорил, что она тот еще орешек, — обратился Гаотона к Фраве.

Шай уже заметила, что произвела на него впечатление. Но вот его глаза… В них будто было горе! Но горе ли? О, этого старика не так-то легко прочитать, он словно книга на языке свордиш.

Тем временем Фрава поманила кого-то пальцем. Появился слуга и вынес небольшую коробочку, замотанную в тряпку. Шай задержала дыхание.

Слуга отжал фиксаторы и открыл крышку. Внутренняя часть коробочки была обита тканью, а внутри — пять небольших выемок, туда можно класть печати души.

Печать представляла собой вытянутое каменное изделие размером с большой палец. Сверху лежала маленькая книга в кожаном переплете, вся затертая из-за постоянного использования. От нее шел слабый запах, такой родной для Шай…

Печати, лежавшие в коробке, не совсем простые. Знаки сущности! Сильнейшие среди всех печатей души.

Они работали непосредственно с личностью, могли на короткое время переписать характер человека, его биографию, его душу. Каждую печать требовалось индивидуально настраивать на конкретного человека. И все пять в коробке были настроены на Шай.

— Пять печатей — пять душ, — продолжала Фрава. — Это незаконное страшное колдовство. Вечером они должны быть уничтожены. Пускай ты бы убежала сегодня… но этих печатей уже никогда бы не увидела. Сколько требуется сделать, скажем, одну?

— Годы… — прошептала Шай.

Других копий у нее нет. Все необходимые заметки и рисунки хранить — пускай даже в тайниках — слишком опасно. Ведь любой желающий может покопаться в ее душе и все про нее узнать.

Шай всегда держала их при себе. И как только выпустила — отобрали!

— Вот это… мы тебе и предложим за работу, — Фрава произнесла с таким брезгливым выражением, будто перед ней поставили тарелку с какой-то гадкой слизью и гнилым мясом.

— Согласна.

Фрава кивнула. Слуга захлопнул коробочку.

— А теперь позволь мне показать, что от тебя требуется.

Раньше Шай и помыслить не могла о встрече с императором, не говоря уже о том, чтобы ткнуть в него пальцем.

Ашраван. Император Восьмидесяти Солнц, сорок девятый правитель Империи Роз — на ее тычок никак не отреагировал.

Его взгляд был устремлен в никуда, и хотя пухлые розовые щеки лучились здоровьем, выражение лица его оставалось совершенно безжизненным.

— Что с ним случилось? — спросила Шай, вставая с кровати императора. Кровать была выполнена в древнем ламиойском стиле с изголовьем в виде феникса, устремившегося к небу.

Девушка уже видела эскиз такого изголовья в одной из книг; вероятно, он и стал источником для воссоздания.

— Убийцы, — произнес арбитр Гаотона. Он стоял по другую сторону кровати вместе с двумя лекарями.