Питер Уоттс - Водоворот

— Я не провожу проверку на лояльность. Я прошу встречи.

— Ладно, хорошо. «Реактор Пикеринга». Наркобар в Садбери, Онтарио. Среда, в 19:30.

— Замечательно. А как я вас узнаю?

— Не так быстро. Я лучше сам к тебе подойду.

— А вот это проблема.

— И то верно. Если ты думаешь, что я побегу к кому- то, кто даже имени своего не называет, то тебе нужен новый патч.

— Как жаль слышать такое. Тем не менее это не имеет значения. Мы все равно можем встретиться.

— Нет, если никто из нас не будет знать, как выглядит другой.

— Увидимся в среду, — сказала ему программа. — До свидания.

— Секунду...

Нет ответа.

«Черт». Кто-то собирался встретиться с ним в среду. Он способен добраться до любого места под геостационарной орбитой всего за двое суток. Он знает о связи между источником Чэннера и Бетагемотом и, похоже, может узнать Дежардена вообще без каких-либо отличительных знаков.

Кто-то хотел с ним встретиться, желал он того или нет.

Дежардену все это казалось, мягко говоря, угрожающим.

В мире существовали такие места, которые кормились от артерий между точками «А» и «Б» и сами себя обеспечить не могли. Когда устанавливали карантин, находили отравленный водоносный слой или когда равнодушные граждане покидали очередной промышленный центр, вылетающий в трубу, — в общем, когда перекрывали кровоток, такие поселения хирели и преображались в гангрену.

Разумеется, любые стены рано или поздно падали. Карантин отменялся или отмирал. Ворота открывались или же сгнивали от ржавчины. К тому времени было уже слишком поздно: живая ткань превращалась в некротическую. Новая кровь в мертвую зону не текла. Разве что пара-другая прерывистых вспышек на подземных кабелях, периферийных нервах, где Водоворот перескакивал через провалы. Разве что несколько человек, не успевших вовремя убраться, но все еще живых; или тех, кто приезжал, не столько разыскивая это конкретное место, сколько убегая из другого.

Кларк попала именно в такой район, город руин, разбитых окон и пустых глаз, наблюдающих из домов, которые никто не озаботился снести. Жизнь здесь, по большей части, не замечала присутствия Лени. Та же избегала явных территориальных границ: беззубых детских черепов, со значением расставленных вдоль какого-нибудь особенного тротуара; полумумифицированного трупа, распятого вверх ногами под загадочной надписью «Святой Петр Недостойный»; бесхозных автомобилей, словно по случайности перекрывающих то одну дорогу, то другую, — ржавых баррикад, что направляли беспечного путника к некой бойне в центре города, словно рыбу в запруде.

Два дня назад Лени обошла шабаш благодетелей, которые живьем ловили бродяг и отщепенцев, словно полевых мышей, и насильно накачивали их каким-то генетическим коктейлем. Скорее всего, рецептом из ксантопластов. С тех пор ей везло: она больше никого не встретила. Передвигалась только ночью, когда ее чудесные глаза давали максимум преимуществ. Держалась подальше от местных штабов и блокпостов с горящими бочками, прожекторами и ржавыми, лишь наполовину функционирующими аварийными блоками Балларда. Попадались ловушки, замаскированные блиндажи с бандами выскочек, желавших завоевать себе положение в местной иерархии; они истекали слабым инфракрасным сиянием или осколками света, невидимыми для просто­го мяса. Кларк замечала их еще издали и меняла курс, а там так ничего и не подозревали.

Она почти миновала опасную зону, когда в дверном проеме дома, стоявшего примерно в десяти метрах впереди, появился какой-то человек: метис с доминантными латиноамериканскими генами; его кожа казалась синевато-серой в бледном свете, усиленном линзами. Голые ноги, обрывки пластика, нанесенного спреем прямо на подошвы, отслаивались на глазах. Какая-то пушка в одной руке, двух пальцев на ладони не хватало. Другую он превратил в своеобразный протез, обернув вокруг нее клейкую ленту в несколько слоев, утыканную осколками стекла и ржавыми гвоздями.

Он посмотрел прямо на Лени глазами, что сияли такой же белизной и пустотой, как и ее собственные.

— И? — спросила Кларк через минуту.

Рукой-дубинкой он резко обвел окружающую территорию:

— Не слишком большая, но моя. — От старых болезней он хрипел. — Надо платить.

— Я лучше пойду обратно, откуда пришла.

— Нет, не пойдешь.

Она привычным жестом постучала пальцем по запястнику. Тихо, почти беззвучно произнесла:

— Тень.

— Средства переведены, — ответило устройство.

Кларк вздохнула и скинула рюкзак. Еле заметно улыбнулась одним уголком рта.

— И как ты меня хочешь? — спросила она.

***

Он хотел ее сзади, хотел ткнуть лицом в землю. Хотел называть «сукой», «шлюхой» и «ампутанткой». Хотел порезать своей самодельной дубиной.

Лени думала, можно ли это назвать изнасилованием. Ей не дали выбора. С другой стороны, она не сказала «нет».

Он ударил ее, когда кончил, наотмашь врезал по голове рукой, в которой раньше держал пистолет, но жест был словно символическим. Наконец метис откатился в сторону и встал.

Все это время Кларк как будто издалека, отстранение наблюдала за собственной плотью, а теперь позволила себе вернуться к виду от первого лица.

— Ну что? — Она легла на спину, тыльной стороной ладони стирая грязь с лица. — Как я тебе?

Он хмыкнул и принялся обследовать рюкзак.

— А вот там ничего нужного тебе нет, — сказала Лени.

— Угу. — Тем не менее что-то привлекло его внимание. Он вытащил костюм из черной блестящей ткани.

Тот начал корчиться у него в руке.

— Черт! — Метис уронил комбинезон на землю. Тот не двигался. Притворялся мертвым.

— Это что за хрень... — Бродяга взглянул на Кларк.

— Маскарадный костюм. — Она встала на ноги. — Тебе не подойдет.

— Чушь. Это же та отражающая кополимерная штука. Такую носит Ленни Кларк.

Кларк моргнула:

— Что ты сказал?

— Леонард Кларк. Глубоководный жаброчеловек. Он еще землетрясение устроил. — Мужик пнул гидрокостюм скрюченной ступней. — Ты что, думаешь, я не знаю? — Он поднял руку с пистолетом и дотронулся дулом до уголка линзы. — Как я, по-твоему, их заполучил? Ты не первая поклонница в городе.

— Леонард Кларк?

— Я сказал уже. Ты глухая или тупая?

— Я дала себя изнасиловать, кретин. Тебе. Так что, похоже, тупая.

Бродяга долго не мог отвести взгляд от ее лица, а потом сказал:

— Ты и раньше это делала.

— Ты даже не представляешь, сколько раз.

— Что, стало нравиться?

— Нет.

— Ты не сопротивлялась.

— Да? А многие сопротивлялись с пушкой у виска?

— Ты даже не испугалась.

— Я слишком устала, идиот. Ты меня отпустишь, убьешь или как? Только прекрати мне вешать лапшу на уши.