Питер Уоттс - Водоворот

— Люди, дайте нам пятнадцать минут. Просто пока не лезьте за нами, хорошо? Пятнадцать минут, а потом шумите сколько угодно. Если, конечно, захотите сбежать с вечеринки. — Она повернулась к Вив: — Ты идешь?

Та покачала головой:

— Я должна встретиться с Джен и Линдси около фон­тана.

— Ну как хочешь. Мы пошли. — Оставшаяся заговор­щица скрестила руки в замок и кивнула Кларк: — Тебя подкинуть?

— Нет, спасибо. Справлюсь.

***

Авива была настоящим ветераном общественных беспорядков. Остаток заварухи она провела у стен и в углах, стараясь держаться там, где можно сохранить ориентацию в пространстве и равновесие, не опасаясь, что тебя затопчут. Строго по расписанию lesbeus выдвинули тяжелую артиллерию; в свои последние секунды на свободе Лу видела, как «овод» опыляет толпу галотаном. Но это уже не имело значения. Заснула Авива с улыбкой на губах.

Очнувшись, она оказалась не в камере со всеми остальными, а на диагностическом столе в маленькой белой комнате без окон. Сквозь стены с ней говорил какой-то мужчина с приятным голосом, который в другой ситуации даже показался бы ей сексуальным.

Он знал гораздо больше, чем предполагала Вив. Знал, что она встретила Кларк. Знал, что помогла раскурочить «овода». Лу решила, что, скорее всего, Джен и Линдси тоже попались, и их уже допросили. Но мужчина не говорил о ее подругах. Он вообще ни о ком не говорил, и, казалось, даже до самой Лени ему не было дела. Это слегка удивило Вив; она ожидала допрос третьего уровня со стимуляторами, нейросплайсерами — в общем, с полным набором. Но нет.

Больше всего мужчину интересовал порез над глазом Вив. Она получила его от Кларк? Насколько близким был их контакт? Вив отделывалась банальными отмазками со столь же банальным лесбийским подтекстом, но в глубине души уже начала по-настоящему волноваться. Мужчина не запугивал, не угрожал, не злорадствовал, не говорил, сколько синапсов придется перепаять, чтобы превратить ее в послушного гражданина. В его голосе слышалась лишь глубокая печаль по поводу того, что Авиве хватило глупости ввязаться в это дело с Лени Кларк.

Глубокая печаль, так как — хотя мужчина ни разу не сказал об этом вслух — он уже ничего исправить не мог.

Лу сидела на столе в белой, такой белой комнате, и ее била дрожь, а потом она обмочилась.

Это Патриция Роуэн. Кен Лабин подключился к кабинке в конце коридора. Пожалуйста, скажите ему, что я хочу видеть вас обоих. Я в зале заседаний на административном этаже, комната 411.

Он не доставит вам хлопот.

Тридцать шесть часов четырнадцать минут.

И в самом деле, Лабин подсоединился к терминалу у лестницы. По-видимому, никто и не думал интересо­ваться, почему он здесь.

— Что делаешь? — спросил Дежарден, встав позади.

Кен тряхнул головой:

— Пытаюсь позвонить. Нет ответа. — Он снял шлемофон.

— Роуэн здесь. Она... она хочет нас видеть.

— Хорошо. — Лабин вздохнул и встал на ноги. Его лицо осталось абсолютно бесстрастным, но в голосе слышалась решимость: — Задержалась она.

***

Две модульных операционных, каркасные кубы, ярко освещенные прожекторами из-под потолка. Стенки, если смотреть под определенным углом, радужно переливались, как мыльные пузыри. В остальном же казалось, что вся техника внутри — фиксаторы, операционные столы, многорукая машинерия, зависшая наверху, — ничем не отделена от пространства комнаты. Грани каждого куба выглядели столь же условными и бессмысленными, как политические границы.

Правда, стены конференц-зала тоже еле заметно мерцали, заметил Дежарден. Все помещение покрыли изо­ляционной мембраной.

Между дверью и модулями, спиной к свету стояла Патриция Роуэн.

— Кен, рада снова тебя видеть.

Лабин закрыл дверь:

— Как вы нашли меня?

— Тебя выдал доктор Дежарден, естественно. Но полагаю, ты не слишком удивлен. — Ее линзы фосфоресци­ровали от поступающей информации. — Учитывая твою небольшую проблему, ты сам, вероятно, подтолкнул его в нужном направлении.

Лабин сделал шаг вперед.

— Есть многое на свете, друг Горацио... — протянула Роуэн.

Кен как-то изменился, по его телу прошел еле заметный спазм, а потом он расслабился.

«Триггер-фраза», — понял Дежарден. Какая-то подпрограмма только что активировалась в мозгу Лабина. Не успел рифтер вздохнуть, как его цель изменилась...

«Поведение мистера Лабина зависит от условного рефлекса, реагирующего на угрозу, — вспомнил Ахилл, — он навряд-ли сочтет вас угрозой, если только не решит...

О, господи. — Дежарден сглотнул и неожиданно почув­ствовал, как сильно пересохло у него во рту. — Она его не запустила, а отключила. Он хотел меня убить».

— ...это было делом времени, — говорила тем временем Роуэн. — В Калифорнии произошло несколько вспышек, которые не укладывались в общую схему. Полагаю, ты провел какое-то время на некоем острове близ Мендосино?

Лабин кивнул.

— Нам пришлось его сжечь. Так жаль — сейчас осталось не так уж много мест с естественной фауной. Едва ли можно так запросто их лишаться. И все-таки. Ты не оставил нам выбора.

— Минуту, — встрял Дежарден. — Он заражен?

— Разумеется.

— Тогда я уже должен был умереть, — сказал Лабин. — Если только у меня нет иммунитета...

— У тебя его нет. Но ты невосприимчив к Бетагемоту.

— Почему?

— Ты не совсем человек, Кен. Это дает тебе преимущество.

— Но... — Тут Ахилл замолк. Мембрана не изолировала Роуэн. Несмотря на предосторожности, они все дышали одним воздухом.

— Но у вас иммунитет есть, — закончил он.

Она склонила голову набок:

— Потому что во мне от человека осталось еще меньше, чем у Кена.

***

Ради эксперимента Лабин просунул руку сквозь одну из граней. Мембрана, похожая на мыльный пузырь, разошлась вокруг его плоти и плотно облепила кисть, ярко мерцая в месте соприкосновения, но, когда Кен замер, померкла. Лабин хмыкнул.

— Чем раньше начнем, тем раньше закончим, — сказала Роуэн.

Лабин прошел внутрь. На секунду вся поверхность куба пошла масляными радугами, но, как только рифтер оказался в операционной, мембрана расчистилась, восстановив целостность.

Патриция взглянула на Дежардена:

— Множество белков — особенно энзимов — плохо работают на больших глубинах. Мне говорили, что от давления их структура меняется.

При запуске стерилизационного поля куб слегка потемнел, как будто его стенки уплотнились. Разумеется, так лишь казалось; мембрана, как и прежде, сохраняла толщину в одну молекулу, но повысилось ее поверхностное натяжение. Сейчас Лабин мог броситься на нее всем своим немалым весом, но она не открылась бы. Поддалась бы — растянулась, исказилась, дошла бы под действием чистой инерции где-то до середины комнаты, словно резиновый носок с камнем внутри. Но не порвалась бы, а вернулась спустя несколько секунд в исходное двумерное состояние. И Лабин по-прежнему сидел бы внутри.