Виктор Милан - Джокертаунская комбинация

– Откуда ты знаешь?

– Потому что тот, кто переместился в меня, повел мое тело в банк и снял все с моего трастового фонда. Мне только-только исполнился двадцать один год, и я получила право управлять им. Почти полмиллиона долларов.

ПРЫГНИ В БОГАЧА – подумал Шэд.

– Я пошла в суд, – сказала она, – и доказала, кто я, но было слишком поздно. Кто бы ни был в моем теле, он просто исчез. Я не вернулась в школу драматического искусства… Какой смысл? И меня уволили из ресторана. Я не могла носить подносы этими руками. – Она приподняла плавники со сросшимися пальцами и крошечным, бесполезным большим пальцем. Слезы катились из ее карих глаз. Маленькие клочки бумаги прилипали к ее покрытому мехом лицу, когда она промокала глаза салфетками.

– Почему ты ушел? – рыдала она.

– Дела пошли плохо. Я говорил тебе, что надо уходить.

Она размешала коктейль своей бесполезной трубочкой.

– Всех начали убивать.

– Я предупреждал тебя.

– Ты не говорил, что они будут умирать.

– Я сказал тебе, что все будет только хуже.

– Почему ты не забрал меня с собой?

Он просто посмотрел на нее, но вина оставила крючок с зазубриной где-то внутри него. Он сделал то, что сделал, и просто ушел, как будто Шелли значила для него не больше, чем один из тех уродов, которых он развешивал на фонарях, или как будто она действительно была так неуязвима, как ей самой хотелось считать.

Он не думал, что увидит ее, маленькую богатую белую девочку, так страстно приверженную сцене, такую декадентскую, такую гламурную, что она наверняка закончит насилием и безумием, даже без его помощи. Но она не замечала всего этого – она жила зачарованной жизнью, как и все в ее кругу, защищенная своей красотой, своим трастовым фондом, ее ощущением жизни, которую нужно прожигать, вдыхать как наркотики, которые она с друзьями покупала у улыбающихся опасных уличных проходимцев, смотревших на них как на жертв, тех, кого нужно вести шаг за шагом туда, где непостоянная и безумная безопасность могла быть куплена только за их деньги, их тела, их жизни. Он не думал, что мог бы спасти ее. Как профессионал он мог сказать, что тогда это было невозможно. Но потом он забыл. Он не пытался узнать.

Она взяла еще одну салфетку и принялась рвать ее на части.

– Бобби мертва. Кто-то забил ее до смерти одной из ее скульптур. И Себастьян мертв. И Ник.

– Я не удивлен. – Он убил Ника собственными руками, свернув ему шею быстрым, отточенным движением. Он не встречал никого, кто заслуживал бы этого больше. Он оставил его на постели, голова его смотрела за спину, пялилась на клюющего носом цыпленка-наркомана Руди – Руди, который одно время появлялся в короткометражках Себастьяна, рассказывая истории из жизни, ширяясь героином между пальцами ног и рассказывая, как он хочет трахнуть оператора.

– Виолетта бросилась с крыши. Или, может быть, ее столкнул полицейский. Так сказал Себастьян. А Руди на улице. Может быть, Руди и навел их на меня. Джамперов. Но со мной тогда связался другой парень.

Шэд посмотрел на свой кофе. Тот остыл, а он не пользовался сейчас своей силой. Его рефлексы предупреждали его, чтоб он не задавал следующий вопрос, что каков бы ни был ответ, он повергнет его в очередную пропасть.

– Кто связался с тобой? – спросил он. – Зачем?

– Паршивые двести тысяч, – сказала она, – и я покину это тело. – Она посмотрела на него, и ее рот дернулся в улыбке. – У тебя случайно не найдется двадцати тысяч долларов?

Он смотрел на нее и чувствовал ужас: глубокий, ширившийся, готовый поглотить его.

– Двадцать тысяч? – сказал он. – Возможно, я могу достать их.

Он забронировал ей комнату в Джокертаунском отеле и сказал, что придет на следующий день и принесет еще денег. Затем он ушел, направившись на север, к зданию на Грэмерси-парк.

Он встретил ее у торговца наркотиками. Он следил за этим парнем с потрясающе оригинальным именем Аптаун Браун, смуглым, цвета плохого героина, который он продавал в Гарлеме, чтобы поддержать свое более фешенебельное существование на Пятой авеню, к востоку от Центрального парка. Коричневым был и цвет его жертв, которые кололись его дерьмом, с чем бы он его ни мешал – химикатом для очистки водопроводных труб или аккумуляторной кислотой, и которые получали остановку дыхания.

Шэд прибыл по адресу, который ему дали, прошелся вокруг здания, чтобы заглянуть в окна.

Он ожидал обычной встречи – парни в пальто и темных очках, с дипломатами и дробовиками, но увидел вечеринку. Молодые белые люди пили белое вино с содовой и импортное пиво, пока кто-то выбивал разъяренные, бряцающие аккорды из маленького кремового рояля. И среди них был Аптаун и пара других парней, которые вообще не вписывались в окружение.

Он просто вошел в дверь и сказал, что он Симон. Так он познакомился с Себастьяном, поэтом, слэшером и продюсером; Бобби, скульптором; Шелли, актрисой; Виолеттой, композитором, и Нико, режиссером, человеком, который любил режиссировать и другие маленькие драмы помимо тех, что он ставил на сцене, и намеревался отправить всех присутствовавших в комнате прямо в ад, чтоб увидеть, как они вспыхнут и сгорят там.

Шэд узнал, что его информация была верна. Это была сделка, частью которой он был. Все в комнате что-то толкали: наркотики и искусство, наркотики и деньги или наркотики и настоящую жизнь – последнее было тем, чего этот маленький круг людей жаждал, но никогда, если послушать их, не имел.

Если бы не Шелли, он бы никогда не вернулся обратно. Эти люди не были его проблемой. Его проблемой были люди, умирающие в его районе, умирающие от пуль Аптауна и от его наркотиков. Теперь он знал, почему Аптаун торговал плохой дурью. Он нашел другую нишу, в которой мог продвигаться, и его не заботило, что творится с его старыми клиентами.

Но почему-то Шэд вернулся.

Он увидел, как что-то свернуло в аллею впереди, и напрягся. Он осторожно опустил темноту и двинулся по направлению ко входу.

Посмотрев вдоль аллеи, на другом ее конце он увидел убегающую маленькую фигурку в тяжелых ботинках и бейсбольной кепке. Мелок, понял он. Уличная художница.

– Эй, – позвал он, но Мелок убегала.

Он взглянул себе под ноги. Вырисованный с педантичным вниманием к деталям, там был его портрет, портрет Шэда, одетого в ветровку, вязаную шапочку, опершегося о дверной косяк и читающего «Нью-Йорк пост» при свете уличного фонаря.

Шэд побежал за ней, но Мелок пропала.

– Симон. Уже почти полдень. Я боялась, ты не придешь.

– Я подумал, что надо купить тебе что-нибудь на завтрак. И какую-нибудь одежду. О’кей?

Шелли внимательно посмотрела на него.

– Знаешь, Симон, я тут думала…

Шэд осмотрел убогий гостиничный номер. Истертый ковер и сломанные жалюзи.