Владимир Михановский - Гостиница «Сигма» [Сборник]

А ведь он собирался утром сбегать в городскую оранжерею за цветами для Зарики. Зарика… Заря… Потом он проводит ее до Чертова пальца. Можно будет выкупаться… Интересно, умеет ли Зарика плавать? Море сейчас теплое.

Что это брызнуло там, за окном? Огненная река. Неужели наступило утро? Нет, это стартует «Орион». Лунный космодром… Корабль перед прыжком. Напряженное лицо Петра Браги на переговорном экране. Он что-то крикнул Борце тогда, но включившиеся двигатели заглушили его слова.

Теперь уж он никогда не узнает, что хотел на прощание сказать ему Петр. И вообще никогда он не увидит никого из орионцев — ни тех, кто улетел, ни тех, кто родится в недолгом сравнительно полете: собственное время полета «Ориона» составит что-то около тридцати лет. А сколько на Земле пройдет веков? Этот сложнейший подсчет можно будет провести только на обратном пути, когда «Орион» приблизится к Солнечной системе и выйдет из последней пульсации.

Борца сполз на пол. Хотел подняться, но тело не слушалось его.

Последним усилием он все же поднял руку и ударил в окно. Звон падающих осколков — последнее, что зафиксировало его сознание.

Ночного холода Борца уже не почувствовал.

Экипаж «Ориона» обживался на новом месте. Ушли первые дни на Земле, полные неожиданностей. Однако люди все еще робко ходили по залам, лишь изредка заглядывали в оранжерею, с опаской ступали по прозрачному полу, под которым проплывали тени.

Вдоль стен тянулись приборы и установки. Каково их назначение? Собирать информацию о пришельцах из прошлого? Для кого?

В огромном корпусе было немало диковинок. Орионцы постепенно к ним привыкали.

С утра они собирались в центральном зале. В урочные часы клапан, расположенный в потолке, выбрасывал двенадцать брикетов — по числу членов экипажа «Ориона». Брикеты сыпались вниз, затем метрах в полутора от пола останавливались и замирали в пространстве, покачиваясь вокруг точки равновесия. Штурман утверждал, что брикеты из хлореллы. Некоторые с ним не соглашались. Так или иначе, белая упругая масса была ароматна и питательна.

— Сомнений нет: мы в плену у машин, — сказал однажды Брок во время завтрака.

— Старая песня, — сказала Любава. — Придумай что-нибудь новенькое.

— Уж кормить-то, по крайней мере, могли бы нас нормально, — пробормотал Брок, ни к кому не обращаясь.

— Что ты, собственно, называешь нормальной едой, Брок? — спросил спокойно капитан.

— Ну, как что… Это каждому и так понятно, — произнес Брок.

— К-каждому из нас — согласен. Но не каждому из них, — вступил в разговор Петр Брага.

— Не забывай, что мы отстали от них на десять веков, — сказал капитан.

— Может быть, для них эти брикеты — обычная еда? — добавила Любава.

— Да для кого для них? Для кого для них? — выкрикнул Брок и выбежал из зала.

Постепенно люди с «Ориона» пришли к выводу, что всем корпусом, в котором они обитают, управляет если не человек, то некая единая высокоорганизованная система. Желание любого члена экипажа, высказанное в достаточно ясной форме, исполнялось, если оно не выходило за рамки разумного. Жажду можно было утолять струями фонтана, день и ночь игравшего в углу центрального зала. Вода в нем всегда была вкусна и холодна, хотя и чуть горьковата на вкус. Но поскольку другого источника не было, приходилось пить из фонтана.

Лишь одно желание, хотя оно и высказывалось членами экипажа часто и довольно недвусмысленно, не выполнялось: речь шла о выходе из корпуса наружу.

Дверь, через которую вошли орионцы сюда в памятный день прибытия на Землю, не удавалось открыть никому, несмотря на все усилия. Даже приблизиться к ней не удавалось. Чем ближе была дверь, тем труднее давался очередной шаг. Наконец наступал момент, когда силовое поле попросту отбрасывало настойчивого. Люди пробовали пускаться на всяческие хитрости. Например, прорваться к двери, разбежавшись. Или пытались приблизиться к двери, взявшись за руки и двигаясь цепочкой. Но попытки ни к чему не приводили. Вырваться на волю не удавалось никому.

С легкой руки Григо орионцы окрестили своего невидимого хозяина Семиглазом.

Время шло, и люди все более настоятельно начинали ощущать нужду в занятиях, которые могли бы заполнить вынужденный досуг.

Из всех орионцев Брок выделял Любаву. Его полудетское чувство к Любаве с годами развилось и окрепло. Однако с некоторых пор Броку начало казаться, что Любава к нему равнодушна. Нет, девушка не избегала его, она относилась к Броку ласково и ровно — точно так же, как к остальным орионцам. «Разве это любовь?» — спрашивал себя Брок. Спрашивал — и не находил ответа.

Он и минуты не мог прожить без Любавы. Однако, наделенный гордостью сверх меры, стал прятать свои чувства, скрывать их под маской язвительной насмешливости. Это ему удавалось — так, по крайней мере, считал сам Брок.

Теперь, в пустом зале, он решил окончательно объясниться с Любавой.

После выходки с брикетом Брок чувствовал некоторую неловкость.

— Послушай, Любава, — сказал он, глядя в сторону, — что бы ты хотела больше всего на свете?

Живые глаза девушки затуманились.

— Я бы хотела, чтобы все мы вышли отсюда, — сказала Любава, сделав широкий жест в сторону прозрачной стены. — Чтобы земляне встретили нас, орионцев, как братья… Короче говоря, чтобы все были счастливы…

— Этого каждый из нас хочет, — нетерпеливо перебил Брок. — А вот ты сама по себе, ты для себя чего хотела бы?

Полные губы Любавы дрогнули.

— Не понимаю, о чем ты, Брок, — сказала она.

— Ты хотела бы полюбить кого-нибудь? — неожиданно спросил Брок.

Любава усмехнулась.

— Так и быть, открою тебе тайну, — сказала она. — Я люблю капитана.

Брок быстро глянул на Любаву и, обнаружив улыбку в ее глазах, сам расхохотался. Трудно было придумать что-либо более нелепое. Капитан Джой Арго — и любовь? Полно, да ведомы ли ему вообще подобные чувства? Кажется, все его жизненные помыслы сосредоточены были на одном — полет «Ориона», выполнение задачи, возложенной на экипаж Координационным советом. Любовь, ревность, маленькие трагедии, время от времени разыгрывавшиеся на борту пульсолета, — все это скользило мимо его сознания.