Юрий Шушкевич - Вексель Судьбы (книга первая)

-- Я думаю, -- ответил Алексей, -- что петь арию Виолетты на пару с концертмейстером в такой день не стоит. Нужен хороший оркестр.

-- Ясное дело, нужен оркестр! Только где мы его возьмём?

В ответ Алексей загадочно улыбнулся и пригласил Бориса спуститься к реке.

Внизу, на берегу Москвы-реки, на обширной тщательно подстриженной пляжной лужайке, группа рабочих в свете фар двух автофургонов завершала установку огромного телеэкрана, мощной акустической системы и нескольких студийных видеокамер. Через открытый сбоку кузов одного из фургонов с параболической антенной на крыше был различим длинный микшерный пульт, таинственно мерцающий разноцветными огоньками, с двумя склонившимися над ним тёмными фигурами. Услышав приближающиеся шаги, одна из фигур развернулась, и Борис узнал радостного Гановского.

-- Так ты ещё не в курсе? -- с нескрываемым восторгом воскликнул олигарх, обращаясь к Борису. -- Твой друг придумал гениальную вещь!

-- Поясни, что всё это значит?

-- Мария будет петь в сопровождении "Кремлёвских виртуозов", как вчера. Ведь они достойны друг друга!

-- Ты что? Ты и их сумел пригласить? Они сюда специально припёрлись из Москвы?

-- Ха, они улетели из Москвы утром. Сейчас они в Лейпциге, в Гевандхаузе.

-- Ты хочешь сказать, что они будут играть... через спутник?.. -- Борис с изумлением покосился на антенну, экран и гигантские колонки.

-- Именно так! Твой приятель -- гений, он подбросил отличную идею, -- Гановский восхищённо кивнул на Алексея, -- а я её реализовал. Техника из фирмы Андрюшки Баумритца, он здесь на Рублёвке все праздники пасётся, прикатил через полчаса. Директору оркестра я сам позвонил, они там у себя сейчас начинают репетировать и согласились для нас малость потрудиться. Так что, как видишь, всё на редкость классно складывается!

-- Только затраты, наверное, сумасшедшие, -- пробурчал Борис.

-- Брось. Какие затраты? Рублей восемьсот от силы, ну -- миллион. Или полтора. Что же мы -- не заработаем? Гляди-ка лучше -- сейчас запустят видеоканал!

Действительно, огромный экран вспыхнул ярким синим цветом, мгновенно отразившемся в глади реки, и спустя несколько мгновений появились картинка с изображением пустого дирижёрского пульта и нескольких захваченных в кадр музыкантов. Тут же следом пришёл и звук -- объёмный, гулкий и живой, будто каждый из многочисленных разномастных динамиков выдавал что-то своё: шум шагов и сдвигаемых стульев, установочную линию гобоя, немедленно подхватываемую густым скрипом бас-кларнета, потом -- беспорядочные пассажи струнных и грохот поднимаемого с пола контрабаса...

В кармане у Гановского зазвонил мобильный телефон. Дирижёр "Виртуозов" докладывал из Лейпцига, что будет готов через десять минут.

Гости начали дружно спускаться к речной террасе и заполнять её обширное пространство. В дополнении к неяркому свету садовых торшеров, на причале, где были пришвартованы два прогулочных катера -- хозяина и кого-то из гостей, -- зажгли прожектора, очертившие своими лучами два чётких изумрудных круга, на пересечение которых вскоре выступила Мария. Она помахала рукой, и малозаметные на фоне тёмных кустов студийные телекамеры на растопыренных треногах тотчас же перенесли её приветствие в далёкий Лейпциг, откуда дирижёр, вставший к пульту, послал ей в ответ воздушный поцелуй.

В воздухе нарастал густой и плотный шум от многочисленных голосов -- публика по достоинству оценивала высокотехнологичный сюрприз, и Гановский не скрывал своего удовлетворения. Дирижёр взмахнул, и оркестру пришлось дважды проигрывать вступительные такты, прежде чем шум, наконец, затих.

E' strano!... e strano!... in core scolpiti ho quegli accenti...

Saria per me sventura un serio amore?...

Che risolvi, o turbata anima mia?...

Мария пела на итальянском языке арию своей любимой героини, разученную много лет назад, когда она даже помыслить не могла о подобной роли. Пела она свободно и легко, звук её голоса, казалось, шёл из глубин сердца и был мягок, напевен и искренен. Её сопрано спокойно и ровно нисходило до волнующих драматических нот в строках о горечи отвергнутой любви и немедленно наполнялось лёгкостью и светом, когда слова адресовались возлюбленному.

Затем -- знаменитое "Follie!... follie!...". В этом месте словно что-то надрывается внутри, и от внезапного прозрения сердце на миг останавливается: "Напрасные мечты, зачем я им так доверяюсь, одинокая и никому ненужная? Да, лучше не загадывать, не испытывать судьбу, не стремиться к безумно высокому и недоступному свету, который может так и не зажечься... Или, будучи зажжённым, внезапно погаснуть. Всё может быть, потому что всё уже было. И будет, конечно, обязательно будет... Но что же делать тогда -- бесстрастно взирать на несовершенство и обречённость мира, готовится к худшему, ждать огня и катастроф, уподобляясь ненавистным мне вагнеровским истуканам? Нет, только не это. Значит -- надо оставаться собой, оставаться той абсолютно совершенной, молодой, весёлой, щедрой и всеми любимой. Стараться взять всё от этой лучезарной и искрящейся жизни, от каждого её мгновения. Ведь солнце -- оно щедрое и вечное, поэтому брать его свет -- не совестно, не страшно. И не страшно наслаждаться. Наслаждаться всеми до конца прекрасными солнечными днями, которыми нас одаривает судьба, проживать в их безумном вихре и не думать, не думать о том, что где-то ждут, затаившись, своего страшного часа болезни и утраты. Итак -- наслаждаться! Только наслаждаться!"

И вот, следуя этому восторженному зову, голос Марии вырывается в верхний, искромётный регистр, где его уже не удержать, и рассыпается серебряными струями:

Sempre libera degg'io

Trasvolar di gioia in gioia,

Perche ignoto al viver mio

nulla passi del piacer...

Оркестр гремит, повторяя рефреном пьянящую мелодию Верди, прославленную в веках. На экране крупным планом хорошо видно, как дирижёр оборачивается к камере, что-то желая спросить у певицы. Мария прочитывает вопрос в его глазах, и тотчас же, обращаясь к уже своей камере, притаившейся возле высокой густой акации, подаёт знак снова сыграть Sempre libera... Этот импульс уносится неведомой силой по проводам и радиоволнам за многие тысячи километров и незамедлительно возвращается гремящей симфонией счастья. Мария внезапно переходит на русский текст:

Быть свободной, быть беспечной!

Жизнь, лети от восторга к восторгу!

Нам неведомо, сколько продлится

Её сладкий и радостный бег!..

Пять ритурнелей за вечер! Успех грандиозный и ошеломляющий.

К радости Марии и удовольствию зрителей, на этот раз эмоции публики не урезаются, как вчера, необходимостью переходить к последующим номерам. Сегодня уже ничего больше не прозвучит. Затронув и оживив какую-то потайную струну в сердце каждого, Мария из заурядной гостьи, приглашённой провести праздник на даче у знатного финансиста, вдруг сделалась всеми любимой и обожаемой. Воистину, сегодня -- её вечер, сегодня она -- королева бала.