Юрий Шушкевич - Вексель Судьбы (книга первая)

Переехав мост через Москва-реку у Заозёрья, Алексей вдруг в задумчивости остановил машину и несколько минут внимательно разглядывал его исполинскую стальную конструкцию.

-- В конце ноября сорок первого наш курсантский взвод почти неделю просидел в окопах на Ленинградке, на берегу канала имени Сталина, перед точно таким же мостом.

Мария с помощью своего айфона немедленно навела справки и сообщила, что это и есть тот самый мост, после войны демонтированный и перевезенный сюда из Химок.

-- Вот, выходит, и встретил старого друга, -- сказал, задумчиво улыбаясь, Алексей, возвращаясь в машину. -- Всё-таки удивительная штука -- жизнь! Будто бы и смерти нет...

На следующее утро, сумев проснуться уже чуть раньше, к одиннадцати, Алексей всё же настоял на вылазке в город. Но поездка выдалась ужасной -- подъезды к Москве были забиты машинами в столь огромном количестве, какого Алексей даже не мог предположить. В самом городе было не легче, и дорога до Охотного ряда заняла более трёх часов. Машину пришлось парковать на подземной стоянке на площади Революции, где также пришлось попотеть -- огромный ЗИМ с превеликими усилиями вписывался в узкую спираль ведущего вниз съезда...

Они договорились встретиться в районе семи часов у "Метрополя" и разошлись -- Алексей в "Ленинку", Мария -- в студию к подруге, с которой договорилась обсудить поступившие ангажементы. Как оказалось, предложений для Марии пришло пока немного: одно -- прослушаться для нового мюзикла, другое -- отправиться на стажировку в Великобританию. "Разве в Англии умеют петь?" -- возмутилась Мария, и услышала в ответ, что всё дело -- в отпрыске одного известного нашего олигарха, живущего в Лондоне и решившего в дополнение к своему успешному бизнесу "немного попродюсировать". Ответ родился внезапно и выдался столь хлёстким и обидным для решившего посентиментальничасть с музами молодого бизнесмена, что процитировать его даже малой частью мы не можем себе позволить. Зато они с подругой вволю насмеялись над незадачливым Мусагетом, потом пили кофе и чтобы убить время, вдвоём болтали по телефону со всевозможными приятельницами.

Вернувшись из "Ленинки", Алексей рассказал, что его сначала не хотели записывать в читальный зал, требуя показать студенческий билет или диплом, однако затем всё же пустили. Он без особого труда разыскал через каталог нужные ему французские журналы 1890 года и был одновременно взволнован и удивлён, увидев на месте последней отметки в карточке собственную роспись фиолетовыми чернилами с датой "18/VII-41". Решив воспользоваться благами прогресса, он сделал фотокопии с нужных для работы страниц и сообщил Маше, что теперь спокойно сможет завершать написание своей статьи о предпосылках русско-французского альянса в дачной тишине.

И действительно -- помимо нежелания тратить часы и жечь бензин в столичных пробках, сама поменявшаяся погода теперь располагала к неспешной загородной работе. После череды солнечных дней пришли дожди -- временами обильные, но не затяжные, с частыми проблесками солнца, от которых особенно ярко блестела молодая листва. Чтобы не мешать Алексею, Мария уходила в сад, где в ветхой деревянной беседке, уединившись в плетённом кресле-качалке, читала всё подряд -- от свежих модных детективов до раздобытых Алексеем старых книжек с переводами стихов Валери и "Эглантиной" Жана Жироду. А ближе к вечеру, чтобы немного развеяться, они катались по ближайшим окрестностям, иногда наведываясь на лодочную пристань на Москва-реке или заезжая в Жуковский, где имелся приличный продуктовый магазин.

В один из таких вечеров, незаметно войдя к Алексею в кабинет, Мария застала его склонившимся над листом бумаги, исписанным крошечными квадратными абзацами. Экран ноутбука, на котором Алексей вводил текст, был погашен.

-- Как твоя статья? Скоро Россия узнает историческую правду? -- с весёлостью поинтересовалась она.

Было заметно, что Алексей немного смутился и сразу же попытался накрыть исписанную рукопись другим листом. Однако решив этого не делать, признался, что с незапамятных времён взял за правило наиболее яркие впечатления записывать в стихотворный дневник. Он протянул листок Марии, и она прочла:

Чтобы душой воскреснуть вновь,

Простить обман, забыть мытарства

Хочу, чтобы была любовь

Без спешки, жара и коварства.

Чтоб стала мокрая сирень

Преградой для сомнений колких,

И скука длинных дачных дней --

Залогом поцелуев долгих.

И после щедрости дождя,

Нам подарившего беспечность,

Чтоб месяц, к звёздам восходя,

Не вспоминал, что знает вечность...

Перечитав несколько раз, Мария вернула Алексею листок и вздохнула.

-- Здорово! Ничего не спрашиваю -- про кого и про что. Только скажи -- что имеет в виду месяц, когда говорит, что "знает вечность"? Намекает, что мы с тобой -- пока вне вечности?

Алексей громко рассмеялся.

-- Месяц, как известно, является метафорой и субъектом всемирного коварства. Я же, как ты помнишь, просил о любви без коварства, поэтому в силу закона жанра коварство обязательно должно проявиться в конце. Но ты, Маша, к этому безобразию останешься непричастной, ибо сотворит его бледный месяц.

-- И когда же, по-твоему, это случится?

-- Во-первых, уже завтра утром он положит предел ещё одной роскошной и волшебной ночи, приведя в действие дурацкий будильник в нашей спальне, который с недавних пор ты зачем-то стала заводить. Ну а во-вторых -- когда-нибудь закончится и этот дачный рай, высохнет и перестанет блестеть после дождя мокрый деревянный пол на веранде, прекратится цветение в саду, наступит жара, мы отсюда съедем, жизнь закрутит нас, и эта новая, неведомая пока что суета сделается для нас подлинной вечностью. Ну а далее -- хоть и не стоит сегодня говорить о грустном -- предстоит, наверное, вечность и другого рода. Так что всё, об избежании чего рискнул было помечтать твой лирический герой, -- рано или поздно состоится. И суета, и жара, и коварство.

-- Понятно. Но прежде этого мне ещё понятно, что тебя что-то сильно расстраивает!

-- Да, не стану скрывать. Затея с моей статьёй с треском провалилась.

-- Не может быть! Что же произошло?

-- Я завершил статью и переслал её посредством компьютерной почты в несколько журналов. Провал полный.

-- Почему ты так решил? Неужели успели прийти разгромные рецензии?

-- Ничего не пришло, мне пришлось звонить самому.

-- Ну и что они ответили?

-- В одном журнале тему назвали "пронафталиненной". В другой редакции мне предложили убрать всё, что связано с коррупцией в эпоху президентства Греви -- якобы могут возникнуть ненужные аналогии. В третьем месте предложили разместить статью в интернете. Я зашёл на страницу их журнала и посмотрел число читателей -- многие статьи не открывались ни разу за несколько лет. А работать в пустоту я не могу.