Николай Басов - Место отсчета

— Километров сорок... Может, успеем выйти на холмы? — спросил Пестель.

— И их много. Если они не захотят нас преследовать за пределами болота, по камням, то... В любом случае нужно торопиться, — решил Квадратный.

И они стали торопиться, вернее, попробовали. Но это плохо получалось. Как бы они ни старались.

Кто бы ни были те, кто догонял разведчиков, они двигались быстрее, ощутимо быстрее. То ли они знали местные тропы, позволяющие меньше изматываться, то ли вообще были лучше приспособлены для таких путешествий, но уже к исходу этого дня расстояние по оценке Пестеля уменьшилось километров до тридцати.

Ночью продвигаться было невозможно, но они попытались и разбили ночевку, только когда лошади дружно отказались идти, лишь мотая головой, но не делая вперед ни шагу, несмотря ни на какие понукания. А случилось это около полуночи. Костра не разжигали, хотя старшина первый согласился, что это глупо, в этом туманном, лилово-сером краю путника отслеживали каким-то иным образом, не как на равнинах Боловска. И все-таки обошлись без огня, может быть, просто потому, что слишком устали.

Часа за два до рассвета поднялись и тронулись, стараясь не очень налегать на коней, которым предстояло работать весь день... У них еще оставалась надежда, что к сегодняшнему вечеру они найдут тот каменистый островок, на котором последний раз так рассудительно и убежденно в своей правоте приняли ошибочное решение.

И в общем, они бы этот островок, наверное, нашли, если бы так не торопились. Или если бы получше ориентировались, почаще вытирали пот, а не озирались залитыми усталостью, ничего не видящими глазами.

Так или иначе, к вечеру ни на какой островок они не вышли. Когда это стало ясно, старшина поднял руку:

— Стой!

Рост с Пестелем охотно — не говоря уж о лошадях — замерли. Посмотрели на него, тяжело переводя дыхание. Это удивительно, но дышать тут в самом деле оказалось трудно, то ли потому, что воздух был другой, то ли они вообще были мало приспособлены бегать по липкому клею, которым теперь казались болота.

— Пестель, — хрипло, с натугой приказал Квадратный, — посмотри карту, где же этот чертов остров. Рост, сколько до них?

Ростик восстановил дыхание, вытащил бинокль, стер с него брызги грязи, отрегулировал окуляры.

— Менее двадцати, — нехотя, но уверенно сообщил он.

— Остров должен быть уже где-то тут, — отозвался Пестель. — Если его нет... Значит, мы его проскочили. Может, потому, что шли вчера в темноте, хотя...

— Что?

— Этот остров — начало целой гряды каменистых островков, по которым идти было бы не в пример легче. — Пестель говорил как пьяный, едва формулируя. — Но если можно промахнуться мимо одного острова, то мимо гряды...

— Понимаю, — кивнул старшина, — мимо гряды не промахнешься. Только если уж совсем заблудились.

— Что будем делать? — спросил Ростик.

Старшина оглянулся. Птичьи тучи над болотом висели близко, совсем близко.

— Пока светло, будем идти. А стемнеет — попробуем хорошенько отдохнуть. Именно так — отдыхать изо всех сил! Только лошадок вычистим, чтобы у них тоже поднялось настроение.

Они шли, потом устроили лагерь. Потом, задолго до рассвета, все вдруг поднялись. Даже лошади. Они вдруг перестали жевать сочнейшую траву на той крохотной — в три десятка метров диаметром — кочке, на которой пристроились на ночь.

Вскипятили чай, словно ничего уже не опасались. Пили его, прислушиваясь.

Все выглядело мирно, стихли даже обычные ночные звуки. Собственно, только это и подсказывало, что рассвет уже близок. Потому что темень стояла — глаз выколи. Внезапно, как всегда тут, пришел день. Просто он накатился пятном ярчайшего света с востока, высветил все до мельчайших деталей, до каждой росинки на траве, до волоска на холке лошадей. Квадратный вытряхнул последние капли из котелка, приторочил его к седлу, спросил:

— Ну, сориентировался по рассвету, где мы можем быть?

— Еще как сориентировался, — буркнул Пестель. — И все равно, по моему понятию, именно здесь все эти острова и должны начинаться.

— Значит, дело табак.

И тут Ростик высказал такое предположение, что его самого от этого прошиб пот:

— Только бы мимо перевала не проскочить, а не то... Старшина птицей влетел в седло.

— Плакать будем на похоронах, как говорила моя бабка, — почти пропел он в искристом, еще прохладном воздухе. — А пока — вперед!

Они тронулись, поначалу почти рысью. К полудню тащились, едва переставляя ноги, к вечеру лошади снова забастовали, пришлось слезать с седел и вести их в поводу.

Раньше они слезали на пару-тройку шагов, лишь чтобы помочь на трудном участке. Но участок кончался, и можно было снова взбираться на терпеливых лошадок. Теперь идти пришлось все время, это было мукой.

Оказалось, что ноги, да еще закованные в сталь, вязнут в булькающей грязи, заросшей травой, более чем по колено. Иногда кто-то, неловко поставив ногу, проваливался до середины бедра, и тогда выбираться было тяжелее, чем просто умереть... Дважды они забредали в такую трясину, что приходилось возвращаться, чтобы найти поверхность, способную хоть как-то держать их.

И все-таки они продвигались вперед. Медленно, очень тяжело, очень трудно, уже отчаявшись увидеть под ногами что-нибудь, кроме разводов качающейся, предательской трясины, которая ко всем прелестям еще и начинала их засасывать, стоило им только на миг остановиться...

Кажется, никогда за все предыдущие дни им не было так тяжко. Ростик, например, всерьез стал думать, что можно как бы случайно опустить автомат, нажать на затвор, потом как бы ненароком найти спуск... Вот только тогда его товарищам придется вести еще и его лошадь, тащить его пожитки, может быть, даже везти его тело. Они его не бросят, они ни за что не захотят его бросить. А значит, это будет выход лишь для него одного.

Стой, почти закричал он про себя, о чем это я думаю?! Это же... Таких даже слов нет, о чем я думаю. И он перестал думать вообще. А очнулся, когда вдруг впереди заорал Пестель:

— Эй! Эгей, смотрите, мы пришли!.. — Он орал и, кажется, даже пытался подпрыгнуть, как сумасшедший.

Ростик поднял голову, вытер пот, ничего не увидел. Он уже собирался сказать, что у Пестеля галлюцинации, и вдруг...

Это были камни, нормальные, черные камни, которые, как скалы на берегу моря, прорывали сочную зелень болота и поднимались на полметра. Нет, на метр. Но поднимались не просто так, а поднимали всю землю, словно выстраивали ее заново, словно были той опорой, на которой держалась твердая почва Полдневья.

— Не останавливаться, — захрипел старшина. — Вперед!

До камней осталось метров пятьсот. Ох и какими же тяжелыми эти метры показались всем, даже лошадям. Но они их все-таки прошли... Прошли и повалились на сухую, шуршащую поверхность, словно никогда не видели ничего красивее этого старинного, может быть, миллионнолетнего галечника.