Джек Вэнс - Тшай планета приключений.

Сеитикс подошла к стене, обращенной в сторону извилистой дороги, удалявшейся через рощу уингов, приложила глаз к щели и неподвижно замерла. Рейт подошел: «Что-нибудь видно?»

«Ничего. Их не так просто увидеть, если они не хотят быть замеченными», — девушка отвернулась и, бросив загадочный взгляд на Рейта, села на плетеную кушетку. Помолчав, она сказала: «Ты очень странный человек».

Рейт не нашелся, что ответить.

«Ты все понимаешь, но почти ничего не объясняешь. А я... Иногда мне кажется, что я вообще ничего не знаю и не понимаю».

«Что ты хочешь знать?»

«Как люди живут на поверхности, как они себя ведут, что они чувствуют... зачем делают то, что делают...»

Рейт подошел ближе, встал, глядя на нее сверху: «И ты хочешь все это узнать сегодня ночью?»

Она сидела, положив руки на колени, опустив голову: «Нет. Я боюсь... Не сегодня».

Рейт протянул руку, притронулся к ее голове. Внезапно его охватило сильнейшее желание сесть рядом, рассказать ей всю историю своего невероятного прошлого... Он хотел чувствовать на себе ее взгляд, видеть бледное лицо — внимательное, удивленное... Рейт не мог не признать, что случайно встреченная незнакомка из подземного мира, вечно занятая тайным осмыслением бытия, начинала приобретать власть над его действиями и побуждениями.

Рейт отвернулся. Переходя к кушетке у стены напротив, он знал, что Сеитикс подняла голову и пристально смотрит ему в спину.

Каморка озарилась утренним светом, просеянным сквозь тростниковое сито стен. Выйдя к беседке, Рейт и Сеитикс нашли Кауча, готовившего завтрак — оладьи из молотых стручков травы пилигримов и горячий бульон, ароматом напоминавший о близости морского берега. Прищурившись, Кауч проинспектировал внешность гостей, уделяя особое внимание тюрбанам и походке: «Неплохо. Но старые привычки дают о себе знать. Походка должна быть развязнее, барышня, покручивайте плечами, не стесняйтесь! Выходя из беседки, помните: вы хедаджийцы. Уже могли возникнуть подозрения — вас могут ждать, за вами могут наблюдать».

После завтрака трое вышли на дорогу, ведущую на север под раскидистыми уингами. В хедаджийских тюрбанах и шалях, жеманно пошатываясь, будто балансируя на высоких острых каблуках, Рейт и Сеитикс приблизились к паре телег, запряженных еще не встречавшимися Рейту поджарыми животными с темно-серой шкурой, грациозно и надменно перебиравшими восемью длинными лапами.

Кауч взобрался на первую телегу, Рейт и Сеитикс присоединились к нему. Одна за другой телеги выехали из Цзафатры.

Дорога вилась по заболоченной местности, поросшей тростником, водорослями и редкими черными кочками со стелющимися по воде нежно-зелеными прядями. Кауч часто поднимал голову и всматривался в небо. Так же вели себя цзафатрийцы, ехавшие на второй телеге. В конце концов Рейт спросил: «В чем дело? Что вы все время вертите головами?»

«Время от времени, — поморщившись, отвечал Кауч, — на проезжих нападают хищные птицы, они гнездятся в холмах неподалеку. Лазутчики уже появились — смотрите, вот одна!» Он указал на черное трепещущее пятнышко в южной части неба, поспешно удалявшееся в сторону холмов. «Учитывая расстояние, — подумал Рейт, почесав затылок, — размах крыльев у нее побольше, чем у кондора». Кауч сказал с досадой: «Теперь они поднимутся всей стаей и опять примутся за свое».

«Вас это, по-видимому, не слишком тревожит», — отозвался Рейт.

«Мы научились с ними справляться». Кауч обернулся и подал знак возничему на второй телеге, после чего, понукая тягловых животных, заставил их бежать быстрее. Расстояние между телегами увеличилось до ста метров. С юга уже надвигалось черное облако — не меньше полусотни тяжело машущих крыльями, скандально кричащих тварей. По мере их приближения Рейт заметил, что каждая держала в когтях по два камня величиной с полголовы. Он беспокойно повернулся к старику-цзафатрийцу: «Зачем у них камни?»

«Они их сбрасывают, и с поразительной точностью. Предположим, человек стоит на дороге, а над ним — как обычно, на высоте ста, ста пятидесяти метров — пролетают тридцать птиц-бомбардиров. Ему на голову обрушиваются тридцать камней одновременно. Бомбардиры слетаются и растаскивают по кускам все, что осталось от незадачливого путника».

«Очевидно, вы знаете, как их отпугнуть».

«Ничего подобного».

«Вы заставляете их сбрасывать камни преждевременно?»

«Нет, зачем же? Мы, по существу, люди мирные, редко прибегаем к насилию. Изучив тактику и привычки врагов, всегда можно расстроить их планы так, чтобы они сами себя наказали. Вы не задумывались над тем, почему хоры на нас не нападают?»

«Мне хотелось задать этот вопрос».

«Когда хоры нас грабили — а они этого не делают уже шестьсот лет — мы разбегались, тем или иным способом проникая в священные рощи и оскверняя их самым простым, естественным способом. После этого хоры не могли больше пользоваться рощами с известной целью и вынуждены были мигрировать или вымирать. Не спорю, наши методы обороны бестактны, порой даже вульгарны, но позволяют добиваться победы, не проливая крови».

Рейт с сомнением наблюдал за пугающе близкой стаей бомбардиров: «Не могу себе представить, как такие методы помогают защищаться от птиц».

«Сейчас уже не помогут, — согласился Кауч, — хотя мы не проверяли, как они реагируют на осквернение гнезд. В данном случае наилучшая стратегия — вообще ничего не делать».

Как только птицы оказались над головой, Кауч прикрикнул на темно-серых животных — те припустили по дороге длинными мягкими прыжками. Одна за другой, птицы залпом сбросили камни, с глухим стуком осыпавшиеся на дорогу за телегой.

«Сами понимаете, — продолжал Кауч, как ни в чем не бывало, — каждая птица точно рассчитывает траекторию камня, поражающего неподвижную цель. Отсутствие упреждения, необходимого при бомбардировке движущейся цели, приводит к неизбежному промаху».

Истратив снаряды впустую и раздраженно каркая, птицы улетели назад в холмы. «Скорее всего, они вернутся с новым запасом камней, — сказал Кауч. — Вы заметили, что дорожная насыпь возвышается над болотом метра на полтора? Всю эту работу проделали птицы, за много веков. Бомбардиры опасны только для тех, кто останавливается на них полюбоваться».

Телеги миновали чащу деревьев с вощеными бурыми стволами и листвой, кишащей маленькими обезьяноподобными пауками, шарообразными в облачках пушистой белой шерсти — существа эти перепрыгивали с ветки на ветку вслед за повозками, оглашая лес сиплым писком и закидывая проезжих дождем веточек и кусочков коры. На протяжении следующих тридцати километров дорога пересекала равнину, усеянную туфовыми валунами медового цвета. В стороне осталась пара высоких лавовых пробок, увенчанных руинами древних крепостей, где когда-то собирались на торжества соперничающие секты алхимиков, а теперь, по словам Кауча, водились упыри: «Днем их не видно, а по ночам они спускаются и шныряют по окраинам Урманка. Бывает, упыри попадаются в западни тангов, и тогда их показывают за деньги на ярмарках».