Джек Вэнс - Тшай планета приключений.

Дордолио развел руками: «Кому приятно выставлять себя на посмешище? В жизни все зависит от умения себя поставить. Манеры делают человека. Вы получили воспитание в степи — что вы знаете об изящных манерах?»

На это Рейту нечего было возразить.

«Поведение, подобающее кавалеру, складывается, подобно мозаике, из тысячи деталей, — продолжал Дордолио. — В академии нас учат различным формам обращения, осмысленной жестикуляции, искусству тщательного выбора выражений — в последнем, впрочем, я не слишком преуспел. Нам преподают правила учтивого взаимного представления перед боем и проведения дуэлей, курсы генеалогии и геральдики. Большое внимание уделяется науке хорошо одеваться и сотням других мелочей. Возможно, вам эти предметы кажутся излишне щепетильными?»

Аначо, ненароком оказавшийся поблизости, счел нужным заметить: «Лучше сказать — поверхностными».

Рейт ожидал, что кавалер осадит дирдирмена или, по меньшей мере, ответит надменным взглядом, но Дордолио безразлично пожал плечами: «Вы находите ваш образ жизни самым осмысленным? Спросите попутчиков — купца и фехтовальщика. У них может быть иное мнение на этот счет. Не забывайте, яо — народ пессимистов! Нам постоянно угрожает эвэйль, под личиной беззаботности кроется пучина мрака. Это обстоятельство важнее, чем может показаться на первый взгляд. Осознавая фундаментальную бесцельность бытия, превыше всего мы ценим быстротечные мгновения, создающие иллюзию полноты жизни. Взыскательно следя за строгим соблюдением формальностей, мы тем самым впитываем неповторимый аромат каждого стечения обстоятельств. Поверхностное легкомыслие? Упадок? Кто способен на большее?»

«Все это замечательно, — сказал Рейт, — но зачем же удовлетворяться пессимизмом? Зачем ограничивать себя в поиске новых возможностей? Более того, мне кажется, что вы смирились с разрушением городов, обнаружив удивительное равнодушие. Жажда мести — не самая благородная страсть, но рабская покорность намного хуже».

«Вот еще! — проворчал Дордолио. — Что варвар понимает в нашей катастрофе, в ее последствиях? Тысячи невозвращенцев нашли последнее утешение в эвэйли, раскрепостившись в катарсисе искупления. Это позволило стране сохранить волю к жизни. Ни на что другое не оставалось сил. Вы распространяете инсинуации, порочащие мой народ. Будь вы благородной крови, я насадил бы вас на шпагу, как кусок сала!»

Рейт усмехнулся: «Так как низкое происхождение предохраняет меня от возмездия, позвольте задать еще один вопрос: что такое «эвэйль»?»

Воздев руки, Дордолио потряс кулаками в воздухе: «Варвар, и ко всему в беспамятстве! Мне не пристало говорить с такими, как вы! Спросите дирдирмена — он любит потрепать языком». Кавалер в ярости удалился.

«Непредсказуемое проявление эмоций, — задумчиво произнес Рейт. — Порочащие инсинуации? Хотел бы я знать: что, на самом деле, вызвало такое бешенство?»

«Стыд, — сказал Аначо. — Малейший намек на позор раздражает яо больше песчинки, попавшей в глаз. Таинственный неприятель уничтожил их города. Они подозревают дирдиров, но вынуждены подавлять бессильный гнев. Стремление к высвобождению из депрессии, типичной для их темперамента, предрасполагает их к эвэйли».

«И в чем проявляется эвэйль»?

«В убийстве. В приступе отчаяния. Яо, испытывающий невыносимый стыд, убивает всех, кого может, столько, сколько может — родственников, друзей, знакомых и незнакомцев, независимо от пола и возраста. Затем, когда возможность убивать исчезает, он покоряется, становится безразличным ко всему. Убийцу подвергают страшному публичному наказанию, производящему драматический эффект очищения и успокоения как в толпе, собравшейся поглазеть на мучения, так и во всем населении страны. Каждая казнь организуется в особом стиле, по существу превращаясь в пышный спектакль страдания и боли, вероятно, приносящий наслаждение даже виновнику торжества. В Катте этот обычай накладывает отпечаток на все стороны жизни. Не удивительно, что дирдиры считают недолюдей помешанными».

Рейт хмыкнул: «Таким образом, задержавшись в Катте, мы рискуем быть бессмысленно убитыми».

«Лишь в некоторой степени. В конце концов, такие случаи редки, — Аначо посмотрел на опустевшую палубу. — Становится поздно». Пожелав Рейту спокойной ночи, он ушел спать.

Рейт, оставшийся у фальшборта, смотрел на спокойные воды. После кровопролития в Пере Катт обещал стать подходящим пристанищем, цивилизованной страной, где, как он надеялся, ему удалось бы как-то соорудить космический корабль. Теперь эти надежды казались опрометчивыми.

Кто-то подошел и встал рядом — Хейзари, старшая из рыжеволосых дочерей Пало Барбы: «Почему вы такой грустный? Что вас тревожит?»

Рейт опустил взгляд на бледный овал лица девушки — лукавого и дерзкого, оживленного невинным (или не таким уж невинным?) кокетством. Рейт сдержал первые слова, готовые сорваться с языка — девушка была безусловно привлекательна: «Разве тебе не пора спать? Сестра твоя, наверное, уже легла».

«Эдви? Ха! Она тоже не спит, сидит с вашим приятелем Тразом на квартердеке — обольщает, соблазняет, дразнит, терзает! Ее хлебом не корми, дай пофлиртовать».

«Держись, Траз!» — подумал Рейт и спросил: «Как же ваши родители? Они не беспокоятся?»

«А им-то что? Папа в молодости волочился за каждой юбкой, да и мамаша была хороша. Разве люди не вправе делать все, что им хочется?»

«В какой-то мере. В разных местах разные обычаи, ты же знаешь».

«А у вас? Какие нравы в вашей стране?»

«Неоднозначные и довольно-таки запутанные, — признался Рейт. — Многое зависит от того, где человек находится, с кем имеет дело».

«У нас на Облачных островах все точно так же, — заявила Хейзари, облокотившись на поручень чуть ближе к Рейту. — Мы не заводим шашни с каждым встречным. Но время от времени на меня что-то находит. Так бывает и с другими. Я думаю, это следствие законов природы».

«Невозможно не согласиться, — Рейт уступил побуждению и поцеловал очаровательное лицо. — Тем не менее, невзирая на законы природы, мне не хотелось бы восстанавливать против себя твоего отца: он мастерски владеет шпагой».

«По этому поводу не волнуйтесь. Если вам так не терпится заручиться его поддержкой... я уверена, что он еще не спит».

«Трудно представить себе, о чем бы я его спросил! — сказал Рейт. — Что же, принимая во внимание все вышесказанное...» Они прошли в носовую часть корабля, поднялись по вырубленным из бревен ступеням на палубу форпика — под ними простиралось ночное море. Заходящий Аз рассыпал по волнам дорожку перемигивающихся аметистов. Огненно-рыжая красавица, сиреневая луна, сказочный парусник в далеком океане: стоило ли возвращаться на Землю? Чувство долга подсказывало: стоило. И все же, зачем отказываться от редких мимолетных удовольствий? Рейт снова поцеловал девушку, теперь уже достаточно страстно. В тени за брашпилем что-то пошевелилось — едва заметная фигура вскочила и бросилась прочь с отчаянной быстротой. В косых лучах голубой луны Рейт узнал Йилин-Йилан, Розу Катта... Его пыл охладился, он опустил голову с жалостью и стыдом. В чем, однако, он мог себя обвинить? Принцесса давно дала понять, что их когда-то близким отношениям пришел конец. Рейт повернулся к пламенноволосой Хейзари.