Роберт Силверберг - Крылья ночи

На рассвете я проснулся и бросился к окну, ожидая увидеть на улице захватчиков. Но все было тихо. Над двором нависла сероватая зимняя дымка, и сонные слуги гоняли лениво двигавшихся нейторов. Мне было нелегко провести первый утренний дозор, но, к моему облегчению, странность прошедшей ночи не вернулась; правда, я знал, что в ночные часы моя восприимчивость гораздо сильнее.

Я поел и вышел в сад. Гормон и Аулуэла уже были там. Девушка выглядела усталой и подавленной, истощенной после ночи, проведенной с принцем, но я не сказал ей об этом. Гормон, развалившись небрежно у стены, инкрустированной раковинами светящихся моллюсков, спросил меня:

— Как прошел дозор?

— Хорошо.

— И что теперь?

— Поброжу по Руму, — сказал я. — Пойдете со мной? Аулуэла? Гормон?

— Конечно, — ответил он, а она слабо кивнула, и мы, словно праздные туристы, отправились изучить роскошный город.

Гормон действовал как наш гид по запутанному прошлому Рума, опровергая свои утверждения, что никогда не был здесь прежде. Как настоящий запоминатель, он описывал то, что мы видели, проходя по извилистым улицам. Все рассеянные уровни тысячелетий были раскрыты перед нами. Мы видели силовые купола времен Второго цикла и Колизей, в котором в непостижимо далекие времена человек и зверь встречались лицом к лицу, как обитатели джунглей.

— Они бились, — говорил он, — нагими перед огромными толпами. С голыми руками они выходили на зверей, называемых львами, — огромных волосатых кошек с большими головами; и когда лев падал, залитый собственной кровью, то победитель поворачивался к принцу Рума и просил прощения за преступление, за которое он был отправлен на арену. И если он бился хорошо, то принц подавал знак и победителя льва освобождали.

Гормон показал нам этот знак: движение руки с большим пальцем, направленным вверх.

— Но если человек проявлял трусость или же лев достойно встречал свою смерть, принц подавал другой знак — и человек был приговорен к смерти следующим зверем.

Гормон показал нам и этот жест.

— Откуда все это известно? — спросила Аулуэла, но Гормон предпочел не расслышать вопрос.

Мы увидели ряд пилонов-экстракторов, построенных в начале Третьего цикла для выкачивания энергии из земного ядра, они все еще действовали, хотя уже порядочно проржавели. Разумеется, от нашего внимания не ускользнула сломанная машина управления климатом Земли, кусок колонны высотой не менее полусотни метров. Мы поднялись на холм, покрытый белокаменными развалинами Первого цикла, похожими на узоры инея на стекле. Бродя по городу, мы вышли к ограждению защищающих усилителей, готовых в любой момент обрушить на нападающих всю мощь Провидения. Мы бродили по рынку, на котором туристы из разных миров выторговывали у местных крестьян откопанные реликвии античных времен. Гормон исчез в толпе и сделал несколько покупок. Проголодавшись, мы заглянули в мясную лавку, где можно было купить все: от квазижизни до искусственного льда, — а потом поели в маленьком ресторанчике на берегу реки Твер, где безгильдийных обслуживали без всяких церемоний. По настоянию Гормона мы заказали там пышную мягкую тестообразную массу и терпкое виноградное вино — местные деликатесы.

Затем мы прошли крытую аркаду, в многочисленных закутках которой толстые лоточники предлагали товары с разных планет, дорогие безделушки из Афреек и аляповатые изделия местных умельцев. Затем мы оказались на площади с фонтаном в форме лодки, за которым начиналась лестница с потрескавшимися и побитыми временем ступенями, что вела к пустырю, засыпанному щебнем и заросшему сорняками. Гормон махнул нам рукой, и мы, пробираясь за ним через это безотрадное пространство, вскоре оказались у фасада роскошного дворца, по виду времен начала Второго или даже Первого цикла. Он словно парил над поросшим зеленью холмом.

— Это место называют центром мира, — заявил Гормон. — А в Джорслеме считают, что центр мира там. Правда, это место отмечено на карте.

— Как же у мира может быть центр? — удивилась Аулуэла. — Ведь он круглый.

Гормон рассмеялся. Мы вошли внутрь. Там в затемненном зале высился огромный, освещенный изнутри глобус из драгоценных камней.

— Вот ваш мир, — произнес Гормон и сделал величественный жест.

— О-о, — выдохнула Аулуэла.

Глобус был подлинным произведением искусства. Его поверхность точно передавала рельеф планеты: моря казались глубокими, наполненными водой, пустыни казались настолько высохшими, что хотелось утолить появившуюся жажду из родника, его города бурлили энергией и жизнью. Я увидел континенты — Эйроп, Афреек, Эйс, Стралию. Я видел океан. Я пересек золотую ленту Земного моста, который с таким трудом прошел совсем недавно. Аулуэла бросилась к глобусу и показала Рум, Эгупт, Джорслем, Пэррис. Потом дотронулась до высоких гор к северу от Хинд и тихо сказала:

— А вот тут я родилась, в месте, где живет лед и горы касаются луны. Здесь у крылатых свое королевство. — Она провела пальцем на восток, в сторону Фарса, и за ним — в страшную пустыню Арбан, к Эгупту. — Вот здесь я летела. Ночью, когда я оставила свое девичество. Мы все должны летать, и я летела сюда. Сотни раз я думала, что умру. Здесь, в этой пустыне, песок скрипит в горле, а когда я летела, песок бил в крылья — и мне пришлось опуститься. Я лежала, нагая, на горячем песке несколько дней, и меня заметил другой крылатый, он спустился, пожалел меня, поднял, и, когда я взлетела, силы вернулись ко мне и мы вместе полетели к Эгупту. Но он умер над морем, жизнь его остановилась, а ведь он был так молод и силен, и он упал в море, и я спустилась, чтобы быть с ним. Вода в море была горячей даже ночью. Я плавала рядом, и наступило утро, и я увидела живые камни, растущие, как деревья, в воде, и рыб многих цветов, они подплыли к нему и стали кусать его тело, когда он лежал в воде с раскрытыми крыльями. И я оставила его и толкнула вниз, чтобы он нашел там покой, а сама поднялась и полетела в Эгупт, одинокая и напуганная, и там я и встретила тебя, дозорный. — Она улыбнулась мило и застенчиво. — А теперь покажи мне место, где ты был молодым.

Прежде мне не доводилось рассказывать о своей жизни. С внезапно возникшей болью в коленях я проковылял к дальней части глобуса. Аулуэла последовала за мной. Гормон оставался сзади, как бы не интересуясь ничем. Я показал на разбросанные островки, поднимающиеся двумя длинными лентами из океана, — остатки исчезнувших континентов.

— Здесь. — Я указал на мой родной остров на западе.

— Так далеко! — воскликнула Аулуэла.

— И очень давно, — кивнул я. — Иногда мне кажется, что это произошло в середине Второго цикла.

— Нет! Это невозможно!

Но она посмотрела на меня так, как будто поверила, что мне тысяча лет.