Роберт Силверберг - Крылья ночи

Я улыбнулся и коснулся ее бархатистой щеки.

— Мне просто так показалось.

— А когда ты ушел из дома?

— Я был вдвое старше тебя, когда отправился в путь. Сначала я пришел сюда. — Мой палец коснулся группы островов к востоку, — Десятки лет я был дозорным на архипелаге Палаш. Затем по воле Провидения я пересек океан и попал в Афреек. Какое-то время моим пристанищем были жаркие страны. Потом началось мое путешествие в Эгупт, где я встретил одну маленькую крылатую.

Я замолчал и стал вглядываться в острова, которые были моим домом, и мысленно снова увидел себя не тощим и изможденным, а молодым и сильным. Я взбирался на зеленые холмы, плавал в холодном море и проводил ритуал дозора на белом песке под рев прибоя.

Покая пребывал в этом забытьи, Аулуэла повернулась к Гормону и спросила его:

— Теперь ты. Покажи, где появился на свет ты.

Мутант пожал плечами.

— На этом глобусе такого места нет.

— Этого не может быть!

— Разве? — ухмыльнулся он.

Аулуэла прижалась к нему, но Гормон отодвинул ее, и мы вышли через боковой вход на улицу.

Я уже изрядно устал, но у Аулуэлы появился аппетит к этому городу — ей хотелось поглотить его весь за один послеполуденный срок, поэтому мы пошли дальше сквозь путаницу пересекающихся улиц, через кварталы роскошных особняков хозяев и купцов, минуя район грязных лачуг слуг и лоточников, переходящий в подземные катакомбы, в места, где обитали клоуны и музыканты, а лунатики предлагали свой странный товар. Одна из лунатичек умоляла нас зайти и купить откровение, явившееся ей во время транса, и Аулуэла просила нас сделать это, но Гормон только покачал головой, а я улыбнулся, и мы продолжили свой путь. Теперь мы оказались на краю прекрасного парка недалеко от центра Рума. Здесь местные жители прогуливались, двигаясь с энергией, которую редко заметишь в жарком Эгупте. Мы присоединились к прогуливающейся толпе.

— Посмотрите! — воскликнула Аулуэла. — Какая красота!

Ее восторг вызвала громадная сияющая полусфера, скрывавшая от неумолимого времени какую-то реликвию минувших эпох. Прищурившись, я разглядел под защитной оболочкой растрескавшуюся мраморную стену и горстку людей перед ней. Гормон сказал:

— Это Уста истины.

— Что? — не поняла Аулуэла.

— Идем. Увидишь.

У полусферы стояла очередь. Мы присоединились к ней и вскоре были у входа, глядя в неподвластный времени мир, начинавшийся сразу за порогом. Почему эта реликвия — как и некоторые другие — имеет особую защиту, я не знал и поинтересовался у Гормона, познания которого были, несомненно, так же глубоки, как у каждого запоминателя, и он ответил:

— В этом месте существует только мир определенности, где то, что сказано, абсолютно соответствует тому, что есть на самом деле.

— Я не поняла, — тряхнула волосами Аулуэла.

— В этом месте невозможно солгать, — пояснил Гормон. — Можешь ты себе представить реликвию, заслуживающую большей защиты?

Он шатнул внутрь полусферы и растворился, как в тумане, я торопливо последовал за ним. Аулуэла явно колебалась, и прошло несколько долгих мгновений, прежде чем она решилась войти, причем задержалась на пороге, словно ей препятствовал ветер, несущийся вдоль невидимой границы, разделяющей внешний мир и эту маленькую вселенную.

Уста истины находились в еще одном внутреннем помещении, и очередь тянулась туда. Поток входящих контролировал чиновник, стоявший у входа в святилище. Прошло некоторое время, прежде чем нам было разрешено войти. Мы оказались перед свирепой головой чудовища в виде горельефа, укрепленной на древней стене со следами, оставленными временем. Челюсти чудовища были раскрыты, пасть — темная и зловещая дыра. Гормон осмотрел эту голову и удовлетворенно кивнул, словно ему было приятно увидеть ее именно такой, какой он себе ее представлял.

— И что нам делать? — спросила Аулуэла.

Гормон сказал:

— Дозорный, вложи правую руку в Уста.

Я подчинился.

— Теперь, — продолжал Гормон, — один из нас задаст вопрос. Ты должен ответить на него. Если ты скажешь что угодно, кроме правды, пасть закроется и повредит тебе руку.

— Нет! — воскликнула Аулуэла.

Я обеспокоенно взглянул на каменные челюсти, касавшиеся моего запястья. Дозорный без рук— это человек без профессии. Во время Второго цикла можно было приобрести протез получше собственной руки, но он давно износился, а такую вещь теперь уже не купить.

— Как такое вообще возможно? — спросил я.

— В пределах этого помещения воля Провидения необычайно сильна, — ответил Гормон. — Оно строго различает правду и ложь. За этой стеной сейчас спят трое лунатиков, через которых говорит Провидение, и они управляют Устами. Ты боишься Провидения, дозорный?

— Я боюсь собственного языка.

— Смелее. Еще никогда перед этой стеной не произносилась ложь. И никто еще не потерял здесь руки.

— Ну, начали. Кто задаст мне вопрос?

— Я, — сказал Гормон. — Ответь мне, дозорный, можешь ли ты сказать, что жизнь, потраченная на дозоры, была прожита мудро?

Я помолчал, перебирая мысли и разглядывая пасть. Наконец я сказал:

— Охранять человечество — это, наверное, самое благородное дело на Земле.

— Осторожнее! — с тревогой воскликнул Гормон.

— Я еще не закончил, — возразил я.

— Продолжай!

— Но посвятить себя делу наблюдения, когда враг — воображаемый, и благодарить кого-то за усилия и время, потраченные на поиски врага, который не приходит, глупо и грешно. Моя жизнь прошла впустую.

Уста Истины не дрогнули.

Я вытащил руку и посмотрел на нее так, словно она только что выросла. Силы вдруг оставили меня. Я вдруг почувствовал себя постаревшим на несколько циклов. Аулуэла стояла с широко раскрытыми глазами, прижав руки к губам: казалось, она была потрясена моим откровением.

— Честно сказано, — констатировал Гормон, — хотя и без особой жалости к себе. Ты слишком сурово судишь себя, дозорный.

— Я говорил так, чтобы спасти руку. А ты хотел, чтобы я солгал?

Он ухмыльнулся. Затем обратился к Аулуэле:

— Теперь твоя очередь.

Заметно напуганная, маленькая крылатая приблизилась к Устам. Ее тонкая белая ручка дрожала, когда она сунула ее между двумя глыбами холодных камней. Я с трудом поборол желание броситься и оттащить ее от искаженной в дьявольской гримасе морды.

— Кто задаст вопрос?

— Я, — сказал Гормон.

Крылья Аулуэлы слегка дрогнули под одеждой. Лицо ее побледнело, ноздри задрожали, верхняя губка скривилась. Она стояла, ссутулившись, у стены и с ужасом смотрела на свою руку. А снаружи помещения глазели нетерпеливые посетители; их губы шевелились беззвучно, но они, несомненно, выражали недовольство нашим затянувшимся пребыванием. Но мы не слышали ничего. Теплый, влажный и затхлый воздух обволакивал нас, он словно поднимался из колодца, пробуренного в пластах времени.