Валерий Строкин - Я - Степан Разин

- Здрав будь, Степан Тимофеевич! - Прозоровский осушил кубок, обтёр усы, протянул пустую посуду. - Хорошее вино.

- Прикажу принести тебе бочонок такого же.

- Благодарю, - Прозоровский протянул руку и нежно погладил рукав моей шубы.

- Замёрз, атаман?

- Ветер на реке колючий - знобит, - я повёл плечами.

Леско Черкашенин вновь наполнил нам кубки.

- Ладная у тебя шуба, Степан Тимофеевич. Добрая шуба.

- Не у меня одного - у князя Львова не хуже.

- Услужил князю Семёну.

- Так ведь князь аж в море выехал меня встретить! - меня начали раздражать речи Прозоровского.

Я чувствовал, куда он клонит и уже жалел, что пригласил его на струг глазами Прозоровский примерял шубу на себя.

- Подари мне её, Степан Тимофеевич - на что она тебе?! - сказал князь и его хитрые и злые глазки впились в меня.

- Она и мне вроде нужна.

- Прогуляешь ты её, пропьёшь - сгинет она у тебя в Черкасске! - воевода вновь тронул рукав шубу. - Мне она впору и по сану.

Я громко рассмеялся:

- Сан у неё один - кто саблей возьмёт! Прости, воевода - не могу сделать тебе такого подарка.

Прозоровский поднял чарку и медленно её осушил. Из-за края чарки показалось злое и жестокое лицо, высокий лоб прорезали упрямые складки.

- Подари, атаман - глядишь, и переписи никакой не надо будет составлять! - воевода прищурил глазки. - Тебе ведь важно, что я за грамотку в Москву отпишу, что в ней будет для государя о тебе - добро али худо?

Моя правая рука сама легла на алый пояс в том месте, где из него торчала рукоятка пистоля. На струг опустилась тишина. Злобные глазки Прозоровского вдруг стали бледными и забегали по стругу в поисках поддержки, но везде натыкались на угрожающие казачьи ухмылки.

- Хорошие речи говоришь, боярин! Леско!

- Я здесь, атаман!

- Сними шубу - жарко что-то стало в ней.

Глаза Прозоровского ожили - он решил, что гроза миновала, но зря - для воеводы всё было впереди. Черкашенин убрал шубу с моих плеч.

- Отдай её князю - холодно ему рядом со мной.

Леско, кривляясь, протянул Прозоровскому шубу. Руки воеводы алчно вцепились в меха. Князь прижал шубу к груди и на губах появилась победная, торжествующая улыбка.

- Разойдёмся по мировому, Степан Тимофеевич! - руки погладили мех. Ладная шуба... Спасибо тебе за подарок!

- Да уж! - я зло расссмеялся. Иди, Иван Семёнович - не гоже с таким подарком по речке кататься.

- А, может - ещё чарку? - воевода кивнул на бочонок. - Хорошее у тебя вино.

- Да там, наверное, уж ничего не осталось. Пришлю я тебе бочонок, коли обещал - дома подарок мой обмоешь.

Князь Прозоровский перекинул шубу через плечо и заторопился к сходням.

- Смотри, чтобы шуба в пору была - жаркая она, опалить может! - бросил я в спину воеводе.

Воевода хрипло рассмеялся и сошёл на берег.

- Сука! С атамана шубу снял! - Леско сплюнул в воду.

- А говорят, что это мы разбойнички! - подхватил Фрол Минаев.

В струге рассмеялись.

- Ничего, робята - придёт срок и мы этих разбойничков пошарпаем, вернём долги! Дорого обойдётся шуба князю!

- Всё вспомнится! - кивнул Леско.

- Наливай чарки! Выпьем, казаки, за казацкую удаль, за казацкую славу, за свободный казацкий род! За волю!

- Ура! - грянули хором есаулы и вскинули чарки вверх.

* * *

Астраханский горожанин подал на моего казака жалобу, что тот снасильничал его жёнку. Собрали казачий круг. Вывели насильника казака-молодца: широкоплеч, статен, тёмная поволока синих глаз. Такому и насильничать не надо - любая жёнка полюбит. Смотрит на меня гордо, свободно, смело - чувствует, что атаман поможет и защитит. На голове красная запорожская шапка, лихо заломленная на бок, украшенная золотой диадемой. В ухе блестит золотая серьга, синий кафтан расшит серебряными нитями и перехвачен алым кушаком, из-под которого торчит рукоять другого пистоля и блестящая, отполированная и ничем не украшенная рукоять простой сабли. Улыбаясь, он нагло посматривал на слезливого горожанина-жалобщика.

- Что ж ты, молодец, чужую жёнку опозорил? Или по согласию было?

Казак ухмыльнулся:

- А пёс его знает, батька-атаман - пьян был, не ведаю.

- Он ко мне в дом силой ввалился, когда меня не было, - подал голос горожанин.

- Так ли было?! - спросил я, нахмурившись.

Казак пожал плечами:

- Я ведь сказал - пьян был, не ведаю.

Он подмигнул мне.

- Худо, что не ведаешь - обидел, унизил человека, который верит нам, верит в казачью справедливость. Ведь обещали не трогать простых людей! Они такие же, как и мы - на обед батоги, на ужин - ослопья. С утра до вечера спину гнут на бояр-батюшек, да на монахов с патриархом.

- Каюсь, батько - больше не буду! - молодец повёл плечами и с улыбкой оглядел казачий круг.

- Хорошая у вас справедливость, - бросил горожанин. - А мне сказали, Степан Тимофеевич, что ты за народ стоишь?!

Казак снял с папахи диадему.

- Эй, астраханец, лови! - он кинул её горожанину. - В расчёте?

Золотой обруч, украшенный каменьями, упал к ногам горожанина. Тот не стал его поднимать, плюнул рядом с обручем в пыль и хотел идти прочь, но я его задержал.

- Так что делать с тобой, молодец? - ласково спросил я казака. - Кто прав - ты или астраханец?

- Гони ты его, батька, я же обещаю больше не пить! - рассмеялся молодец. - Нет, вру - пить буду, но в пьянстве озорничать не стану.

- Хорошо, - кивнул я головой. - Я велю тебя напоить. Приговор таков, я оглядел молча ожидавший круг, - в воду - напоите казачка!

- Атаман?! - выкрикнул молодец, когда ему начали скручивать руки и отобрали саблю и пистоль. - Ты променял казака на голодранца?! Жёнку стало жалко?

- Прости казака, - попросил Черноярец.

- Уйди! - угрюмо ответил я.

- Батька! Атаман! Пощади! - орал казак, которого тащили к берегу. - Я с тобой в Исфагань ходил, плавал с тобой по Хвалынскому морю! Атаман!

Казака посадили в струг.

- Прости казака! - вновь вступился Черноярец. - То лихой казак - Хвёдор Запорожец.

- Сам ведь тешишься с басурманской княжной, - закричал со струга казак, - а другим не даёшь!

Ему сыпали в рубаху камни и связывали за спиной руки.

- Значит у тебя своя правда?! Тебе можно, а другим нет?! Других в воду сажаешь?!

Струг отошёл от берега.

- Значит тебе можно с басурманкой? - не унимался казак.

- Правду говорит, - пробормотал Черноярец.

- Замолчи! - я толкнул есаула в грудь.

Иван упал.

- Правда колит в глаза, атаман?! - Черноярец вскочил на ноги.

- Уйди, Иван - доведёшь до греха!

Черноярец отошёл в сторону, злобно косясь на меня.

- Атаман! Батька! - кричал связанный казак.

Струг выплыл на середину реки.

- Атаман! Степан Тимо.., - послышался всплеск и крик замер.

С берега было видно, как возле струга забурлила вода - на поверхности лопались поднимающиеся пузыри.

Казаки хмуро, молча расходились, покидая круг. Я взглянул на застывшего астраханца - он смотрел широко раскрытыми глазами на реку, на то место, где утопили Хвёдора Запорожца.