Валерий Строкин - Я - Степан Разин

* * *

Так и случилось - Ус шумел возле вознесенских ворот и воевода с перепугу стянул туда все свои силы. Я же с большей частью казаков и стрельцов проник в южную часть города через сады - со стен уже были спущены для казаков лестницы и верёвки. За стенами ждали люди, чтобы указать ближний путь по городу к Вознесенским воротам, чтобы успеть придти на помощь Василию. Быстро взяли Белый город - лишь пару раз пальнули пушки да пошумели тезики-купцы. Казаки вмиг захватили стены. Вниз полетели те, кто оказывал сопротивление, а основная масса стрельцов переходила на сторону казаков. Уже близко Вознесенкие ворота, со стороны которых раздаются крики. Иноземные капитаны Бутлер и Бейли пытаются отбить атаку Василия Уса, а мы в это время бьём их в спину. Сопротивление гаснет. Быстро разбирают камни у ворот, которые трещат и, наконец, распахиваются. Конные и пешие казаки с гиканьем и свистом врываются в город.

- Астрахань наша! - кричу я в ночь.

- Ур-р-ра-а!!! - подхватывают стоящие рядом казаки и стрельцы.

- Черноярец, пали из пушек пять раз - город взят! Казаки! - я на мгновение замолкаю и осматриваюсь - все возбуждены и веселы, в глазах отражаются блики факелов. - Воздадим боярам по заслугам!

- Веди нас, батька!!!

Стрельба и звон сабель не смолкали до самого утра. Раненый воевода скрылся за стенами собора. Бутлер и Бейли погибли под стенами Вознесенских ворот. Отчаянно сражались наёмники Видерса - им терять было уже нечего и они забаррикодировали двери, успев засесть в одной из крепостных башен. Иван Лях поджёг её и, взяв приступом, ворвался с казаками внутрь. Пленных он не брал.

- Батька, воевода в соборе - двери заперты! - кричал лихой казак Чертёнок.

- Мишка, пусть тащат пушку!

Пушку установили напротив дверей.

- Врёшь, собака - не уйдёшь! - смеялся я. - Забивай ядро! Пали!

Пушечное ядро выбило двери. Образовавшийся проход заволокло пылью и дымом, и я бросился вперёд.

- Прозоровский! Иван Семёнович! - звал я воеводу.

Он лежал возле алтаря. Окровавленные колонтарь и мисюрка валялись у его ног, грудь тяжело, с хрипами, поднималась - лежащий под Прозоровским ковёр полностью пропитался кровью. Я склонился над князем и заглянул ему в лицо. Его глаза спокойно смотрели на меня. Губы под седыми усами тронула слабая усмешка:

- Вот и свиделись, Степан Тимофеевич.

- Для тебя это не к добру, воевода! - я повернулся к казакам. Возьмитесь за ковёр и вытащите боярина на соборную площадь.

Всё повторялось, как когда-то в Яицком городке и Царицыне...

- Атаман! - окликнул Якушка Гаврилов. - Что делать с персами заперлись в башне?

- Пусть сидят, они пригодятся для обмена на наших полонянников.

Всех пленных поставили под высокой крепостной башней с плоской крышей под раскатом. Наступало утро - 25 июня...

Воевода Прозоровский сам поднялся на крышу, хватаясь окровавленными руками за узкие стены, оставляя на них красные следы своих ладоней.

- Ручки то, боярин, у тебя в крови!

- В моей крови! - тяжело отдуваясь, прохрипел воевода.

Мы остановились на краю раската и молча рассматривали друг друга. Лицо воеводы было измазано кровью, на лбу - следы гари. Седые волосы и борода растрёпаны - их мнёт и терзает налетевший с Волги сильный ветер. В глазах Ивана Семёновича нет страха - он уже свыкся с мыслью о смерти. Старик шумно дышит, жуёт бескровные белые губы, хмурится и даже не думает молить о пощаде. Ладони прижимает к груди, в которой что-то хрипло булькает. Серый кафтан на груди пропитался кровью, алые струйки которой бегут между пальцев воеводы. Он не выживет, даже если я его пощажу, но пощады ему не будет.

- Смерть воеводе! Смерть палачу! - взревела многоголосым криком соборная площадь.

Воевода покосился вниз:

- Радуются голодранцы - их время пришло, только недолго это время, Степан Разин, длиться будет! Что тянешь?

- Всему своё время - дай налюбоваться.

- Тешишься?

- Говорил тебе - не по плечу шубка!

Воевода едва заметно улыбнулся:

- Ничего, вор - ныне твоя взяла. Где дети? Детей не тронь!

- Прячутся. Ищут их. Старшенький твой, говорят, на стенах с саблей был.

- Детей не трожь! - голос старика дрогнул.

Я пожал плечами:

- Ты у людей проси, - я кивнул вниз, - нынче они хозяева в городе, как решат, так и будет.

- Что с братом, князем Михаилом?

- Убит.

Прозоровский перекрестился, его трясущаяся рука измазала кровью лоб.

- Ты ещё ответишь за свои злодейства! - с ненавистью произнёс старик.

- Сейчас тебе отвечать! - нахмурился я.

- Это перед тобой мне отвечать и перед твоими голодранцами? - князь отрицательно покачал головой. - Воры вы и государёвы преступники, а ответ мне не перед вами, а перед Богом сейчас держать!

- Вот-вот, расскажешь ему, как людей батогами потчевал, да в яму сажал, как ты сирот голодом морил и мзду с купчишек брал.

Воевода сплюнул кровью и отвернулся.

- Князь Львов взял мою сторону, - сказал я.

Старик презрительно передёрнул плечами и, не поворачиваясь, сказал:

- Не верю.

- Зря не веришь. Хочешь мне служить? Жизнь оставлю.

Воевода вновь взглянул на меня:

- Служить вору? Не будет этого - я в ответе перед земными и небесными владыками. Воровству служить не буду! - повторил старик и застонал, его лицо исказила гримаса боли, - Не получишь ты моё имя и меня не получишь! прохрипел старик и, неожиданно для меня, шагнул вперёд и беззвучно полетел вниз.

Я услышал глухое падение тела и наполнивший скованную тишиной соборную площадь изумлённый выдох толпы:

- Ох!!!

Я отступил к лестнице и стал спускаться вниз. Упрямый старик, сам выбрал себе смерть... Но и ты бы меня не пощадил, попади я к тебе в руки!

Соборная площадь встретила меня настороженным молчанием. Я посмотрел на мёртвое тело Прозоровского - воевода широко раскинул руки, обнимая растущее под ним кровавое озеро. Пленные с расширенными от ужаса глазами жались к крепостной стене. Наткнувшись на их бледные, наполненные страхом глаза, я закричал:

- Рубите их, злодеев - нечего всех на раскаты таскать!

Толпа на площади безумно закричала и бросилась к пленным...

* * *

В который уже раз я очнулся на мокром земляном полу, надо мной плыл голос читающего дьяка:

- А что было иноземцев, немцев и жидов - и тех порубили и побили. И всего казаки и астраханские жители казнили смертью шестьдесят восемь человек, а на приступе погибло от пуль, сабель и колья четыреста сорок один человек.

- Убивец, душегуб! - зашумели, зпричитали бояре.

- Детей малых воеводы Ивана Семёновича велел над воротами на крючьях подвесить!

- Бить его! Нещадно бить! Бить! - ревели, требовали бояре и гневно стучали в пол посохами.

Но в это время на допрос пожаловал сам великий государь, царь Алексей Михайлович, сопровождаемый князем Одоевским.