Валерий Строкин - Я - Степан Разин

- В Черкасск - изведём домовитых! - закричал я. - Отомстим за погибших товарищей! Ну, Корнила Яковлев - держись...

К Черкасску я подступил с тремя тысячами конных и пеших, но окрепли домовитые, знали - пощады не будет, и не хотели сдаваться. Черкасск я не взял, метнулся и пробежал с зимними ветрами по казачьим городкам, что успели поцеловать крест великому государю. С домовитыми был один разговор - каменья в рубаху и в прорубь. Кажется, вновь стали возвращаться прежние порядки, но отравленной стрелой в спине сидел Черкасск. Домовитые надёжно укрепили город - обновили палисад, отремонтировали башни и раскаты. Колокольный бой с церкви Божьей матери часто заставлял домовитых покидать тёплые курени и бежать на стены. Мне нужен был крепкий тыл - я думал о новом весеннем походе, но казачью столицу так и не смог взять. Пришлось отослать людей в Царицын - мне нравился этот город, одним из первых ставший на мою сторону. Я хотел превратить его в свой оплот, форпост, от которого оттолкнусь весной в сторону Москвы. Стремился всячески помочь Петру Шумливому: присылал к нему огневой запас, людей, муку. Отослал в помощь Фрола с пушками. Дон затаился, домовитые стали гадать: "Жив ведьмак Стенька - ни пуля, ни сабля его не берёт, скоро вновь поход объявит, а мы подождём, торопиться не будем..."

Я заново отстроил Кагальник. Бурдюжный городок обнёс деревянными стенами, укрепил валом, чтоб никогда не повторилось прошлое. Ах, Леско, прости - не успел я придти ко времени. Мне уже не хватало славных атаманов, но в городок приходили всё новые люди, вселяя уверенность. Рассказывали, что домовитые затаились в станицах, а Корнила боится носа высунуть из Черкасска - везде ему мерещится грозный Разин с татарами, кружащие вокруг острова.

Но наступило такое время, когда я ещё острее почувствовал своё одиночество. Из старых товарищей рядом никого не было - одни погибли, другие ещё воевали в лесах под Тамбовом, Саранском, Алатырём, Унжой, третьи сидели в Царицыне, Астрахани, Чёрном Яре. Пришло письмо от Василия Уса - в городе порядок, но сам он крепко занедужил, звал меня к себе, намекнул, что можем больше не свидеться. Но не мог я покинуть Дон - слишком сильным было желание отомстить, поквитаться за всё с Корнилой. Говорили, что он продолжал переписываться с Москвой. Самаренин сумел уйти на Запорожье и о чём-то договорился с гетманом Дорошенко - тот больше не принимал моих послов и не обещал помощи...

* * *

Вот она - небольшая комната: лавка, укрытая овчиной, вымазанная красной глиной, новая печка, треск поленьев, по комнате расходится тепло, по углам нет никаких образов, на стене - старый персидский ковёр, на котором висят две сабли - одна из них принадлежала Леско, три заряженных пистоля. На столе ровным пламенем горит лучина, освещая синюю скатерть, чарку, кувшин, тарелку с ржаными лепёшками и сухой таранькой. Тени стоят ровно, не шелохнуться. За окном, затянутым бычьим пузырём, притаилась ночь. Слышится скрип снега снаружи ходит караульный. Я сижу, подперев голову, уставившись невидящими глазами на играющее пламя. Поскорее бы весна - как я её жду! Она поможет начать всё сначала и иначе - я не сделаю больше тех ошибок, которые совершил во время похода на Симбирск. Надо обязательно покончить с домовитыми, с Корнилой... Весна... Трещат морозы, ветер заносит Кагальник новым снегом, у стен домов растут сугробы, казаки от безделья пьют. Я приказал залить валы водой - они покрылись скользким, ледяным панцирем... Весна, где ты? Ночи длинны и бесконечны... Огонь, чарка... Весна...

Новости приходили несчастливые: Фрол доносил, что в Царицыне неспокойно, Василий Ус тяжело болел в Астрахани - хорошо ещё, что рядом с ним был Фёдор Шелудяк. Поднял голову Корнила, сзывал к себе домовитых, грозился идти на Кагальник и пленить вора Стеньку. Старик мечтал оправдаться перед Москвой, что допустил на Дону такую крамолу - хотел выслужиться, доказать свою преданность. Крестьянские отряды били в лесах, крестьяне разбегались и прятались по деревням, а разгневанные бояре и дворяне ловили их и вешали.

Весна. Я жду весны... Где же ты, весна?..

Хлопнула дверь. Я насторожился - странно, что караульный не остановил вошедшего. Вспорхнула занавесь, отделяющая комнату от прихожей. Я прищурился, пытаясь рассмотреть гостя. Передо мной стоял высокий, широкоплечий казак, заросший густой чёрной бородой и длинными усами. Из-под густых, чёрных бровей весело и радостно блестели глаза. Из-под распахнутого овчинного тулупа торчал белый кафтан, ставший чёрно-серым от долгой службы. В этом кафтане есть что-то знакомое... Я пытаюсь вспомнить, кто же носил такой белый кафтан.

- Здорово, батька! - гаркнул казак.

Я срываюсь с места - только по голосу и можно было узнать Микифора Чертёнка.

- Чертёнок! Сам Бог тебя ко мне послал!

Мы крепко обнимаемся. Я усаживаю его за стол:

- На-ко с дороги чарку и рассказывай, рассказывай свои новости.

- Да нечего рассказывать, батька, - Чертёнок хмуро улыбается и, насупив брови, выпивает чарку, тянется к лепёшкам, жуёт, смотрит на меня, наконец, нехотя произносит: - Бьют нас поганые воеводы!

По губам гостя ползёт злая улыбка.

- И откуда ты, Чертёнок?! - я рад ему, такие люди мне сейчас очень нужны.

Такие, которым я верю, как самому себе.

- Из-под Тамбова. Степан Харитонов остался - ещё воюет по засекам, Микифор тяжело вздохнул. - Холодно, - он покосился на печь и скинул на пол тулуп. - Крестьяне устали и запуганы, не хотят больше воевать, разбегаются по домам, - он махнул рукой, сам налил себе чарку, выпил. - Не научились они воевать. Туда бы тысячу казачков - навели бы шороху! Крестьяне же с вилами и дубьём. Воюют они, не жалея себя, но бестолково - для воевод они не сила, а малая помеха.

- Но воюют?

- Пока воюют.

- Придёт весна, и двинем мы, Чертёнок, по новой - выведем всех бояр, объявим народу волю!

- Весной крестьяне не пойдут.

- Татары поднимутся, калмыки, мордва, марийцы, донцов подниму. Сейчас силу в Царицыне коплю - там Фрол с Шумливым заправляют. Так что люди будут.

- Это хорошо - бояре здорово крови нашей попили. Счёт к ним был большой, а стал ещё больше. Я к тебе едва пробрался, - Чертёнок зевнул. Всё мечтал отогреться, отоспаться, отдохнуть до весны, - он тихо рассмеялся невесёлым смехом и вцепился руками в чёрные, смоляные кудри. - В Арзамасе лютует Долгорукий, город залит кровью. По всему Арзамасу виселицы стоят, повешенные гроздьями висят по сорок - пятьдесят человек. Говорят, что всего казнили до одиннадцати тысяч.

Я налил ему чарку:

- Пей, Микифор.

На голове тревожно запульсировала симбирская рана. Я стиснул виски пальцами.

- Ничего, Микифор - весной... Придёт весна и как только сойдёт снег, мы за всё поквитаемся с Долгоруким, Барятинским и другими.