Валерий Строкин - Я - Степан Разин

- До свидания.

- Пока! - бросил я ему в спину.

Он вышел, но на столике остались сигареты и зажигалка. Я немедленно закурил - наверняка, скоро появятся медбратья и заберут халяву. Чёрт с ним!

* * *

Какие ему нужны документы? Я усмехнулся - спасибо Пашке-иностранцу. Он дал мне все валютные счета банков, на которые уплыли деньги, когда Брынчалов возглавлял акционерное общество "Газнефтеуголь". Бывший генеральный директор, теперь - министр тяжёлой промышленности, продолжающий её "запускать", как любят у нас говорить. Таким людям сейчас везде "зелёный свет". Прости, Лена - месяц назад тебя сбила машина, и я поклялся отомстить... Обязательно отомщу, если выйду. Ты мне хорошо помогла. Отомщу, даже если он будет президентом. Чёрт побери, но ведь он им будет!

Отсюда невозможно бежать? Нет тюрем, из которых невозможно убежать. Я знаю один аварийный выход, но им лучше не пользоваться.

Я загасил бычок. Как оказалось - вовремя. В комнату ввалились два дюжих медбрата - помощники палача, заплечных дел мастера.

- Ну-ка?! - удивлённо воскликнул один из них.

- Эта сумасшедшая обезьяна сумела протащить курево!

Санитары многозначительно переглянулись - они были не прочь поиграть в кошки-мышки.

- Сейчас лечить тебя будем, - сказал один из них.

Его квадратные челюсти пытались выдавить на губах нечто, похожее на улыбку.

- Лечи, - согласился я.

- А что куришь? - спросил второй.

- Смотри - благородные! - я швырнул ему в морду пачку сигарет и прыгнул вперёд.

Для них это оказалось полной неожиданностью. Одному я, кажется, сломал нос, но второй, уже в дверях, раскроил мне череп чем-то тяжёлым, зажатым в и без того пудовом кулаке. Мир взорвался ярко алым фейерверком.

- Вот же сволочь! - прогремело откуда-то с небес.

Пол стремительно рос перед глазами...

* * *

- Страшно, атаман? - стрелец легко, беззлобно подтолкнул меня к свежеструганному помосту.

- Самую малость, - ответил я и шагнул вперёд.

На помосте чинной походкой хозяина уже расхаживал палач, с любопытством поглядывающий на меня сверху вниз. Там же стоял уже хорошо знакомый мне рыжебородый дьяк. Он нервно перебирал в руках грамоты с моими винами и старался не смотреть в мою сторону.

Боже, сколько сегодня сошлось людей! Я обвёл взглядом площадь. Тысячи! Одни пришли хоронить. Они стояли в первых рядах - толстобрюхие бояре, важные воеводы в праздничных нарядах. Словно на пир собрались! В чёрных клобуках стояли попы и монахи. Другие, постоянно оттесняемые двойным, усиленным рядом стрельцов - те, которым я обещал волю. Они пришли прощаться.

Князь Одоевский дал дьяку знак рукой. Тот, откашлявшись, начал громко читать. Слова пудовыми глыбами падали и впитывались в заворожено молчавшую площадь.

-...вор и богоотступник, изменник донской казак Стенька Разин, забыв страх божий и крестное целование великого государя нашего Алексея Михайловича и его милость, изменил и, совравше, пошёл с Дону для воровства на Волгу. И на Волге многие бесчинства учинил...

- Поделом тебе, христопродавцу! - донеслось из передних рядов. - Вор!

Я улыбнулся им. Вон какая честь - всё войско выстроили, уважили. Хотелось крикнуть, обратиться к людям: "Простите, Христа ради, что не сумел дойти до вас, донести своё слово, не смог дать обещанную волю!" Я вглядывался в тысячи лиц, обращённых в мою сторону - вдруг увижу кого знакомого...

-...ты ж, вор Стенька, со товарищи, забыв страх божий, отступив от святыя соборныя и апостольския церкви, будучи на Дону, не велел новых церквей ставить, не дозволял церковное пение, а венчаться указал возле вербы.

- Антихрист! - выплюнули из первого ряда. - Безбожник!

- Брехня всё это! - крикнул кто-то из серой толпы за спинами стрельцов.

Я не заметил кричащего - его спугнули проснувшиеся, засуетившиеся стрельцы, которые принялись теснить бердышами шумящую, как Хвалынское море, толпу. Бояре испуганно крестились.

Выдержав паузу, дьяк стал зачитывать мои злодейства в Царицыне, Астрахани, Чёрном Яре, вспомнил бедного воеводу Прозоровского с семьёй, да его малых детей, брата, князя Львова, мои прелестные грамоты и отважное сидение Милославского в симбирском кремле.

- Много вы про меня расписали! - я насмешливо улыбнулся.

Людское море шумело, я услышал уже знакомый крик:

- Извет это, батька - мы тебе верим!

Людское море стало напирать на стрелецкие бердыши. Кричащего не было видно.

Значит, не один я здесь стою - со мной на этом помосте стоит, волнуясь, забитая, окровавленная судами воевод Русь. Я развернул плечи, гордо вскинул голову, а рыжебородый дьяк, косясь на меня, волнуясь и захлёбываясь, торопливо дочитывал:

-...и в воровстве были четыре года, и невинную кровь проливали Стенька и его брат Фролка, не щадя и младенцев.

Я посмотрел на небо - какое оно сегодня необыкновенно голубое, чистое, незамутнённое ни единым облачком. Видно, тоже решило проститься со мной и ждёт принять мою грешную душу...

-...а ныне радением Войска Донского атамана Корнея Яковлева и всего Войска и сами вы пойманы и привезены в Москву, в расспросе и с пыток в том своём воровстве винились...

- Ни в чём я не винился, лампадная твоя душа! - бросил я дьяку.

Тот поёжился и дочитал ломающимся, переходящим в хриплый крик голосом:

-...и за такие ваши злые и богомерзкие дела и измену государю нашему, царю и великому князю Алексею Михайловичу и разорение всего Московского государства по указу царя и великого князя Алексея Михайловича приговорён к казни четвертованием!

Крик дьяка перешёл в нервный всхлип. Он торопливо свернул свиток трясущимися руками, перевязал его шёлковым шнурком и кивнул палачу:

- Делай своё дело.

- Начинай! - подхватили бояре.

Крестясь, дьяк спешно сбежал с помоста.

Палач остановился передо мной, многозначительно кивая на плаху с топором.

- Прощай, атаман! - взвился над толпой чей-то пронзительный и высокий голос.

- Прощайте, робята! - крикнул я в ответ внезапно притихшей толпе.

- Речей и исповеди не полагается, - хмуро бросил палач и подтолкнул меня к плахе.

- Успеешь! - зло прохрипел я, отталкивая его в сторону.

Я повернулся к золотым куполам храма Покрова и медленно перекрестился.

- Господи, прости и упокой мою многогрешную душу! - прошептал я, повернулся к замершей толпе, молча, как водится, поклонился по православному обычаю на все четыре стороны. - Простите, люди добрые, если чего не так сделал! - крикнул я, охватывая взглядом тысячи напряжённо застывших, запрокинутых к небу лиц. - Простите!

Я почувствовал внезапное облегчение, словно действительно был прощён. Не осталось страха перед смертью и мучительной болью. Словно с небес спустилось озарение и покой - я почувствовал, как внутри меня растёт умиротворение и постепенно растворяет гнев, горечь и ненависть. Когда-нибудь придёт другой, похожий на меня, а сегодня я встал на место того, кто был до меня. Эта встреча с палачом и плахой уже не раз повторялась и не раз повториться.