Роджер Зилазни - Остров мертвых

— Вот-вот! — резко оборвал меня мой собеседник, хлопнув кружкой о стойку с такой силой, что добрый десяток завсегдатаев пивной обернулся в нашу сторону. — Все из-за нее, мерзавки.

— А если парень красив? Что тогда?

— Знаю я этих красавчиков. Ублюдки чертовы. Бывают ублюдки наглые — лишь бы урвать; бывают скромные — завидуют тем, кто их обскакал. Наглые прут вперед по головам, а скромные ввинчиваются в задницу. В конце концов и у тех, и у других крыша съезжает, и все из-за красоты сволочной.

— А прекрасные произведения искусства? Как с ними быть?

— Из-за них люди идут на разбой. А кто грабить не умеет, сокрушается, что не ему они достались. Да пошли они ко всем чертям…

— Послушай, — возразил я, — разве вещь виновата В том, что она прекрасна? Или красивая женщина — в том, что хороша собой? Так уж у них получилось…

— Виновата? А кто тут говорил о виновности?

— Ты говорил про зло, из чего прямо вытекает идея вины.

— Тогда красота виновна, — заключил он. — И будь она проклята.

— Красота как абстрактное понятие?

— Да.

— А красота конкретного объекта?

— Тоже.

— Ну, это просто смешно. За преступление полагается наказание. Если красота виновна, она должна нести ответственность.

— Красота будет наказана.

— Выпей-ка лучше еще пивка…

Ник опорожнил кружку и рыгнул:

— Видишь амбала у стойки бара? Вон того, что клеится к мочалке в зеленом платье? Ему сегодня точно набьют морду. А все потому, что он смазливый. Был бы уродом, ходил бы целый.

Чуть позже Ник блистательно подтвердил свою теорию практикой, расквасив этому парню нос за то, что тот обозвал его коротышкой. Впрочем, красавчик был не так уж не прав.

Ростом Ник не превышал и четырех футов. Зато у него были руки и плечи атлета. В приятельских состязаниях по армрестлингу Ник всегда выходил победителем. Голова у него была нормального размера. Портрет дополняли копна светлых волос, борода, голубые глаза и свернутый на правую сторону кривой нос, а еще — характерная ухмылочка, при которой обнажались редкие зубы (у него их оставалось пять-шесть), покрытые желтым налетом. От талии вниз он был весь перекручен. Родился Ник в семье, которая кишмя-кишела военными: отец его был генералом, и все братья и сестры, кроме одной, носили офицерские звания.

Ник вырос в окружении, где высоко ценилось военное искусство. Ник владел всеми видами оружия, какое ни назови. Он мог фехтовать, стрелять, ездить верхом, подкладывать взрывчатку, ломать доски и шейные позвонки ребром ладони, жить на необитаемом острове и многое другое. Но он проваливался на всех экзаменах по физической подготовке, потому что был карликом. Я нанял Ника в охотники, чтобы он производил отстрел животных, появившихся на свет вследствие моих неудачных экспериментов. Он ненавидел прекрасное и все, что было крупнее его самого.

— То, что ты и я считаем красивым, ригелийцу может показаться отвратительным, и наоборот, — сказал я — Следовательно, красота — вещь относительная, и ты не имеешь права осуждать ее как абстрактное понятие, если…

— Бред сивой кобылы! — перебил он меня. — Значит, ригелийцы убивают, насилуют, грабят из-за того, что им кажется прекрасным. А все потому, что красота требует жертв.

— Тогда как же ты можешь возлагать вину на конкретные предметы?

— У вас есть контакты с ригелийцами?

— Да, а что?

— Пусть они сами растолкуют тебе, что к чему. И на этом — точка.

Тут смазливый парень, охмурявший потаскушку в зеленом платье, отошел от стойки и двинулся в туалет, а по пути зацепился за табурет, на котором сидел Ник, и обозвал его коротышкой. Что было дальше — вы уже знаете. Так кончился наш вечер.

Ник клялся, что встретит смерть на ходу, не разувая ботинок, где-нибудь в экзотическом сафари, но он нашел свой Килиманджаро в захудалой больнице на Земле, где ему починили все органы, но прохлопали быстротечную пневмонию, которую он в той же больнице и подцепил.

Было это примерно двести пятьдесят лет тому назад: за мной всегда тянется длинный шлейф воспоминаний.

В течение двух недель я имел возможность поразмышлять над тем, что я выяснил на Дрисколле, и привести себя в полную боевую готовность. Когда мой корабль вошел в систему Свободного Дома, я обнаружил неизвестное небесное тело, которое вращалось вокруг моей планеты. Это был спутник, и притом искусственный. Ситуация осложнялась.

Я послал кодированную радиограмму домой:

«Это что еще за штуки вопросительный знак».

И получил ответ:

«Вам посетитель тонка требует дать посадку точка отказано точка ждет разрешения орбите точка называет себя представителем Центрального Разведывательного Управления Земли точка».

Получив разъяснения, я вывел «Модель Т» на орбиту, покрутился и стал снижаться.

Посадив звездолет и поиграв со встречающими меня зверушками, я пошел домой, где принял душ и содрал е себя личину Коннера, а затем переоделся к обеду.

Мне показалось, что какие-то веские причины заставили самое богатое и самое прижимистое правительство во Вселенной пойти на личную связь со мной и прислать ко мне на допотопной, разваливающейся межпланетной колымаге одного из мелких служащих, к тому же наверняка плохооплачиваемого.

Я собирался хотя бы накормить его как следует.

Мы с Льюисом Бриггсом сидели за большим столом, уставленным грязными тарелками, и смотрели друг на друга.

Из предъявленных мне документов следовало, что гость мой является агентом Центрального Разведывательного Управления Земли. Походил он на бритую обезьяну. Он был невелик ростом, тщедушен, и по виду его мне показалось, что его вот-вот вытурят на пенсию. В его глазах светилось любопытство. Представляясь мне, Льюис Бриггс слегка запинался от стеснения, но, пока мы обедали, он вполне освоился, и заикание как рукой сняло.

— Спасибо за прекрасный обед, мистер Сэндоу, — поблагодарил он. — А сейчас, если вы, конечно, не против, я хотел бы поговорить с вами о деле, ради которого я приехал.

— Тогда я предлагаю вам подняться наверх и подышать свежим воздухом. Там и побеседуем.

Мы встали из-за стола, и я повел его к лифту.

Через пять секунд лифт доставил нас на крышу, где был сооружен сад, и я указал Бриггсу на один из шезлонгов, стоявших под миндальным деревом.

— Ну как, нравится? — спросил я его.

Он кивнул и опустился в шезлонг. Смеркалось. Дул прохладный вечерний ветерок, — дышалось легко.

— Производит огромное впечатление, — восторгался гость. — Поразительная фантазия. Вы, наверное, удовлетворяете все ваши капризы?

— Садик, в котором мы с вами сейчас отдыхаем, тоже мой маленький каприз. Сверху крыша ничем не отличается от окружающего ландшафта, и дом практически невозможно обнаружить методами аэрофотосъемки.