Сергей Стульник - Аз победиши или Между землёй и небом - война

- Борзеешь, фраер! - бросил тот же самый, крайний слева из троих нелюдей. - Ну гляди, тормознутый, я предупреждал...

"ЗАПОЛУЧИ, СТАСИК!!!", - мысленно закричал Михаил, выронил пакеты, звякнувшие разбивающимися бутылками, и ударил первым. Достал. Левый крайний, заправила ихний, зарычал от боли и выхватил нож... "Очки, черт... - успел подумать Михаил, услышав девичий вскрик: "Мочи-ить!..", и ощутив, как раскаленное жало вонзается в живот, кромсая внутренность безумной болью, - ...только бы не разбить очки... как я к Маришке приду, с такими очками-то, она же все поймет, она же расстроится...".

Падая, он взмахнул рукой, словно стремясь нанести второй удар, напасть, сокрушить противника, но кулак его сжатый свистнул в воздухе, никому не причинив ни малейшего вреда... Последний образ, схваченный и зафиксированный угасающим сознанием, - лицо Марины, любимой женщины.

38. ГОРОД, ИЗБРАННЫЙ ПО ПОНЯТНЫМ ПРИЧИНАМ

Причины...

Она не читала беллетристики. Не хватало времени, не было желания. Даже в детстве, даже то, что по школьной программе положено. Каким-то гуманитарным заменителем ей служила музыка, а позднее - видео, но книг "с сюжетом", как презрительно их звала, она не читала.

Но однажды, в южном городе, одним из долгих тоскливых вечеров третьей зимы, выдавшейся неожиданно морозной и мрачной, почти настоящей, а не слякотной полуосенью, как первые две, она случайно взяла в руки книгу, которую ей сунули в нагрузку, когда покупала справочник по металловедению. И зачиталась вдруг...

Непривычное к восприятию информации, поданной в этаком "беллетризованном" виде, сознание что-то интерпретировало по-своему, что-то не воспринимало, а что-то пропустило дальше, в под... И образовалась информационная бомба.

"...приготовься участвовать в карусели погони, карнавале добычи, Человек. Утром - отчаяние, вечером - психоз, а в промежутке - отчуждение. Механизм утра безжалостно пристегивает людей к бесконечной ленте необходимости, днем они попадают в жернова доходов и расходов, и их, как пешки на доске, передвигает судьба взад-вперед, согласно замыслу, который им не дано понять, но вечер приносит на крыльях ветра фортепьянные пассажи и волшебный голубой ключ мечты и надежды, отпирающий любые двери. У каждого на дню попеременно три обличья: беглец, жертва, охотник. У всех на дню три желания: спастись, разрушить, добыть. Одно за другим следует царство тревожных будильников, царство равнодушных звонков, царство манящих неоновых вывесок. Утро, день, вечер. Когда первые высыпавшие на небо звезды успокаивают взбаламученное море и неяркие огни на улицах разбегаются, как косяки рыб, когда пивные преображаются в исповедальни, а кино - в заповедные места чудодейства, когда те и другие зовут к обновлению и дуновения надежды согревают пространства жаждущей плоти, тогда начинают раздвигаться дома, шире и дальше раскидываются проспекты и кажется, что исполнимы все желания... Царство неоновых вывесок окрашено в цвета вожделения. Уже прочитаны газеты. Просмотрены программы новостей. История заснула на ночь. За обрешеченным окнами, в безвкусно обставленных, обитых мягким квартирах-камерах утихомирились буйные, и последний на дню самоубийца, едва-едва вскарабкавшись на девяносто четвертый этаж, в облегчении останавливается на площадке и потом, повременив, начинает долгий спуск в другой кошмар.

Закружилась карусель погони, разгулялся карнавал добычи. На Таймс-сквер отпирают клетки, но ранние отчаявшиеся птахи уже там: разогнув пружинистые прутья, они прокрались в львиные логова и змеиные ямы. Неудачники пожимают рукоятки игральных автоматов. Разочарованные в любви прячутся по отдельным кабинетам в барах, сосредоточенно, до бесконечности фиксируя собственные ощущения. Кто с шампанским, кто с поганым пойлом, они измеряют давление на дне дурманного моря, но все они - не более чем китайские кули, которых согнали для освоения азиатских пределов исчезнувшего моря. Они уже побывали там и снова отправятся туда, потому что у них международные паспорта, изготовленные из нержавейки и заполненные на эсперанто. В их карманах бренчат жетоны к турникетам, которых покамест не изобрели. После женщин - всегда наступает на душу виски, так было, так есть, так будет. И на ладонях у них вместо линий судьбы - маршруты недоступных дорог.

Но есть и другие.

По Великой Равнине Детства с бешеной скоростью, от которой на руле трясутся руки, мчатся, приближаясь к своему последнему Перевалу, мужчина и женщина. Единственная их защита - неведение: головы двадцать второго размера и туловища сорок пятого, а из припасов у них - лишь бутылка дешевого виски. Они едут через легендарный перевал золотоискателей Чилкут, или по Чизолмовой Скотогонной тропе, на форде-развалюхе. Ночуют под черными скалами, прикрытые от холода только друг дружкой. Неподалеку бродит последний бизон - сгорбатившийся, фыркающий, обреченный на вымирание, но этим двоим, погруженным в блаженный окаменелый сон, не до него. Это первопроходцы, быть может, именно в них наше спасение, потому что они не участвуют в карнавале погони за добычей, хотя они тоже ночные птахи, но пробирающиеся в девственные, неизгаженные приобретениями разума края... Но тебе, нейтралу, межеумку, только кажется, что они еще свободны и что рояль еще не переделали в механическое пианино, в саунд-синтезатор, в музыкальный компьютер. Город - логово стаи одиноких волков и волчиц, сбившихся в мохнатый клубок в тщетной надежде обрести друг в друге спасение от холода. Но долго ли сохраняется тепло суровой зимой?.. Когда в циклонном безвоздушье отчаяния лопаются стекла в окнах, когда постель продувают студеные ветры, несущие запахи мертвых бизонов и исчезнувших индейских племен, запахи утренних гудков и боя часов, свидетельствующих о неудержимом беге времени, предвещающих приближение небытия, - надолго ли хватит того теплого сладостного дыхания лежащего рядом? А потом, снова в мертвой постели, ты будешь говорить с тенями тех, кого любил... Тебе, нейтралу, ничейному человеку на ничейной земле, не надо задумываться над такими вещами, ибо единственное твое назначение - быть зрячим среди слепцов. Ты наблюдаешь, как на улицах начинается карнавал погони за добычей. Но долго ли ты останешься нейтралом, если ты, - такой же, человек, да... Все города одинаковы в сути своей, засасывающей воронкой торнадо вбирающие в себя чувства, грезы, надежды, сминающие их в скрежещущей мясорубке ненависти, страха, голода, порожденных одиночеством. И чем больше город, тем выше уровень концентрации зла в нем, тем страшнее в нем жить, тем противоестественнее думать о любви на его улицах... Чем больше человек ненавидит, тем сильнее отдаляется он от заветной цели торжества справедливости и свободы. Кто боится, тот свободен быть не может. Не сумеет.