Рэй Олдридж - Садовник Любви

— Когда-то все они были моими возлюбленными. — Ондайн обвела взглядом галерею, и внезапно нежная улыбка тронула её губы. — Не сердись. Большинство считает невозможным любить действительность, но это не относится ко мне. Я говорила тебя не смотреть.

— Понятно, — холодно произнесла Эрриэнжел. — Ну, что же. Теперь, полагаю, я должна покинуть твой дом, потому что нарушила твоё правило.

Ондайн печально покачала головой.

— Только если ты сама пожелаешь этого. Я слишком люблю тебя, чтобы отсылать сейчас.

Каким-то образом этот ответ оказался неудовлетворительным.

— Нет, — сказала Эрриэнжел. — Правило есть правило.

Мэмфис вернул зонд к моменту, когда Эрриэнжел решила пойти в запретную галерею.

Тэфилис покачал головой.

— Это бесполезно — ты добьешься только временного эффекта. У неё таймер на сердце. Она изначально не дотягивала до твоих стандартов… хотя я не уверен, что кто-то вообще может им соответствовать.

— Оставь меня в покое, — огрызнулся Мэмфис, обливаясь потом над контрольной панелью.

— Знаешь, брат, ты постыдно непоследователен. С одной стороны, ты выбрал — очевидно, из чистого снобизма и творческой гордыни — запись в высшей степени нешаблонных любовных отношений, а с другой, ты цепляешься за очень жёсткое личностное определение любви. Какой изощренный внутренний механизм позволяет тебе не замечать факты, лежащие на поверхности? — Тэфилис изобразил вежливое любопытство на худощавом лице.

— Любовь такое же упёртое, косное чувство, что и ненависть. Чтобы ты там не думал.

— Конечно… ты рождён, чтобы воссоздать бессмертную любовь, да? Ну, у тебя ничего не получится. Никогда! Люди живут слишком долго — столь хрупкое чувство не в состоянии пережить столетия. — Хотя Тэфилис произнес это с глубочайшей убежденностью, Мэмфис не обманывался.

— Заткнись, просто заткнись, — с трудом выговорил он, настолько его переполняла ненависть.

Но Тэфилис был прав.

Когда Мэмфис появился у неё, чтобы сообщить об их неудаче, то выглядел, как после катастрофы: трагичная маска, на сером от усталости лице, медленные, осторожные движения, словно его грудь наполняло битое стекло.

— Я сделал всё, что мог.

— Уверена в этом.

— Хочешь посмотреть? — В Мэмфисе чувствовалась такая боль, что она не могла отказать ему — хотя испытывала скорее опасения перед просмотром, чем любопытство.

Когда запись дошла до места, где Ондайн запретила ей смотреть на портрет, Эрриэнжел ощутила сильнейшее запоздалое сожаление.

— Наверно, она боялась, что я обижусь.

— Возможно, — покачал он головой.

— Что же тогда?

— Думаю, она хотела защитить тебя. Чтобы ты никогда не смогла узнать её так же, как она тебя. Она была слишком стара, а ты очень юна.

Взгляд Мэмфиса не отрывался от экрана. Эрриэнжел украдкой взглянула на него — несмотря на видимую молодость, сейчас ему можно было дать тысячу лет. Это навело её на неожиданную мысль о том, как долго он уже в своём Саду Страстей.

Когда запись подошла к своему печальному финалу, Мэмфис откинулся на спинку дивана и закрыл глаза.

Она зачарованно проследила за тем, как его дыхание постепенно успокаивается и становится глубже. К её изумлению, он заснул.

Во сне к нему вернулась красота. Его лицо разгладилось, стало простодушным, что почему-то растрогало её.

Ей самой совсем не хотелось спать.

Незаметно прошел час. Внезапно она обнаружила, что любуется Мэмфисом, склонившись над ним, в состоянии сильнейшего возбуждения. В ней мелькали мысли о его доброте и обходительности, его интеллекте и сострадании. Эрриэнжел посмотрела на его сильные, изящные руки, свободно раскинувшиеся на коленях, и ей захотелось узнать, как бы он дотрагивался до неё, будь они любовниками.

Вздохнув, она тихонько прошептала:

— Мне не впервой соблазнять спящих мужчин, — и разделась.

Стоило ей положить руку ему на плечо, как его глаза сразу открылись. На секунду, ей показалось, что в нём нет замешательства, обычного при внезапном пробуждении, что он полностью контролирует ситуацию: её прикосновение, её обнажённое тело, стук её сердца.

Но Мэмфис взял её за руку и повёл в спальню, и Эрриэнжел забыла обо всём на свете на долгое время.

После, нежась в его объятиях, она спросила его, почему он так долго добирался до её постели.

— Я считал, что у меня есть веские причины. Как бы мне удалось должным образом разведать твоё сердце, будучи влюблённым в тебя? Я пытался сохранить художественную объективность. А что ещё важнее… ты была моей собственностью… плохое начало для любви. Я не хотел, чтобы ты думала о себе, как о рабыне. Я не хотел отношений из покорности. — На его лице всё ещё сохранялся отблеск той неприметной невинности, привлёкшей её, когда он спал.

— Я по природе бунтарка, — засмеялась она.

Внезапно он помрачнел.

— Тэфилис сказал, что у тебя таймер на сердце.

— Вот как?

— Это правда?

Она поднялась, откинув простыни, и подошла к бару, где трясущимися руками наполнила бокал зелёного вина.

— Если у меня и есть таймер, то он ещё не запущен, — сердито выпалила она, вопреки желанию успокоиться.

— Прости, — грустно произнес Мэмфис. — Я разочаровывался… много раз.

Его вид был таким несчастным, таким ужасно подавленным, что её возмущение рассеялось. Она подошла к нему, предложив бокал. Пока он пил, её пальчики пробежались по его литым мышцам на груди.

— Но в чём проблема? Ничего ведь не изменилось. Я всё ещё принадлежу тебе.

Он покачал головой.

— Нет. Я не могу владеть женщиной, которую люблю. Завтра же я погашу твой контракт с компанией и выкуплю твоё Гражданство. — Он по-мальчишески ухмыльнулся. — Тэфилис возненавидит меня.

И, хотя сперва она не могла поверить в это, её неволя закончилась.

На следующее утро Мэмфис стоял рядом, в то время как мед-юнит восстанавливал её татуировку Гражданства. Когда с этим было покончено, Эрриэнжел вновь стала свободной женщиной Дильвермуна. Счастье окрыляло её — пока она не заметила траурное настроение Мэмфиса.

— Что случилось?

— Ты ведь теперь покинешь Сад? Могу одолжить машину. — На его лице было покорное ожидание.

— Пойдёшь со мной?

Его глаза блеснули, он неуверенно улыбнулся.

— Если хочешь. На какое-то время.

— На какое-то время, — согласилась она. — Посмотрим, как пойдёт.

Их совместное время вышло замечательным.

Выяснилось, что часть её личного состояния осталась нетронутой крахом Ларимоуна и местью Эрбрэнда. Она сняла квартиру в лучшем месте Бо’эма.

Там они и поселились. Вдали от брата и Сада Мэмфис ожил, перестав выглядеть таким загнанным. Периодически он возвращался к себе по делам, покидая её на неделю или две — но эти расставания лишь делали их воссоединения слаще. Помня о своей ошибке с Ондайн, Эрриэнжел никогда не спрашивала его о работе, никогда не просила показать готовые результаты творчества.