Роджер Желязны - Этот бессмертный

— Рут Ларри?

— Как прикажете вас понимать?

— Она лично давала вам это поручение или кто-то другой сделал это от ее лица?

— Я не понимаю, каким образом это касается вас, мистер Коппер. Нам пора прекратить этот беспредметный разговор.

Подумав не больше секунды, я принял быстрое решение.

— Но прежде я хочу, чтобы вы знали: ее дом я купил лишь для того, чтобы найти там какие-то следы, указывающие на ее теперешнее местонахождение. После этого я намерен возвратить зданию облик прежней гасиенды, потому что мне не нравятся архитектурные вкусы жителей вашего города. Это вам о чем-то говорит?

— Только о том, что у вас, вероятно, не все в порядке с головой, — заметил он.

Я кивнул и добавил:

— Согласен, как у сумасшедшего, имеющего средства удовлетворить свои безумные прихоти, или как у ненормального, способного натворить кучу неприятностей кое-кому. Сколько стоит это здание? Пару миллионов?

— Не знаю, — удивился он. На его лице отразилось некоторое беспокойство.

— Что, если бы кто-нибудь купил его и вам пришлось бы искать помещение для своей конторы?

— Не так-то просто было бы разорвать мой контракт на аренду, мистер Коппер.

Я тихо засмеялся.

— …и кроме того, — продолжал я, — вы бы вдруг оказались в поле внимания местной Юридической Ассоциации.

Он вскочил на ноги:

— Нет, вы действительно сумасшедший!

— Вы в этом уверены? Я не знаю, в чем вас будут обвинять. Пока не знаю. Но вы понимаете, что даже простое дознание причинит вам массу беспокойства. А потом, если у вас возникнут затруднения с новым помещением… — не люблю вести дела таким образом, но у меня не было времени все обдумать основательно. Что ж… — Так вы уверены? Совершенно уверены, что я ненормальный? — заключил я свой монолог.

Он промолчал, но затем произнес:

— Нет. Я не уверен.

— Тогда, если вам нечего скрывать, почему вы не расскажете, как Рут договорилась с вами об этом деле? Меня не интересуют какие-то личные подробности, лишь обстоятельства, при каких дом был оставлен для продажи. Почему Рут не оставила письма или какого-то другого сообщения — вот что меня удивляет.

Он откинул голову на спинку кресла и внимательно посмотрел на меня сквозь дым сигареты.

— Переговоры велись по телефону…

— Ее могли одурманить наркотиками, запугать…

— Исключено! Но какое вы, собственно, имеете к этому отношение?

— Я уже сказал, она мой старый друг.

Его зрачки расширились, потом снова сжались. Некоторые люди до сих пор помнят, кто был одним из старых друзей Рут.

— Кроме того, — продолжал я, — недавно я получил от нее письмо, в котором она приглашала меня приехать по чрезвычайно важному делу. И вдруг она исчезает, не оставив письма или адреса. Появляются некоторые подозрения. Поэтому я намерен найти ее, мистер Андре, во что бы то ни стало.

Он был, конечно, не слепой и видел, какой на мне костюм, и понимал, сколько он может стоить, и, возможно, в голосе моем еще сохранился командирский тон — таким тоном много лет назад я отдавал приказы. Хорошо уже то, что он не вызвал по телефону полицию.

— Все переговоры велись по телефону и почтой, — повторил он. — И я говорю вам совершенно искренне: я не имею представления, где она сейчас. Она просто сказала, что уезжает, и просила продать дом, а деньги поместить на ее счет в банке. Я согласился обо всем позаботиться и передал дом в «Солнечный Сион». — Он посмотрел в сторону, а затем снова на меня. — В общем, она действительно оставила у меня письмо для лица, которое должно обратиться ко мне. Но это не вы. Если же указанное лицо не обратится ко мне вообще, то по истечении тридцати дней я должен буду отправить ему это письмо почтой.

— Могу ли я узнать, сэр, кому оно адресовано?

— К сожалению, сэр, это личное дело клиента.

— Включите телефон, — сказал я, — и наберите 73737373 — это в Гленкое. Соединитесь с Домеником Малисти, управляющим «Нашего Объединения» на этой планете. Назовите себя, скажите ему «Бе-бе, черная овечка» и попросите установить личность Лоуренса Джона Коппера.

Андре дю Буа сделал все, как было велено, и, когда он выключил телефон, он встал и прошел к небольшому, вделанному в стену сейфу, достал оттуда конверт и вручил его мне. Конверт был запечатан, и на его лицевой стороне имелась надпись, напечатанная на машинке: «Фрэнсису Сандау». Мне пришлось сдерживать чувства, пока я рассматривал три предмета, лежавшие в конверте. Там была новая фотография Кати, на несколько изменившемся фоне, фотография Рут, чуть постаревшей и погрузневшей, но все еще привлекательной, и записка.

Записка была написана по-пейански. В приветствии указывалось мое имя и далее следовал условный знак, которым в священных текстах обозначался Шимбо: Громотворец. Подписано послание было именем «Грин Грин» (это имя представляет собой игру слов. «Трин» по-английски — «зеленый». Имя должно читаться как «Зеленый Зеленый». Смысл всего это станет ясен позднее) в сопровождении знака Белиона, который к двадцати семи существовавшим именам не относился.

Я был сбит с толку. Лишь очень немногим были известны личности Имяносящих, а Белион — бог огня, живущий в недрах. По традиции он был врагом Шимбо. Он и Шимбо рубили друг друга почем зря в периодах между воскресениями.

Я внимательно прочитал записку. В ней говорилось:

«Ищи своих женщин на Острове Мертвых. Боджис, Данго, Шендон и карлик тоже ждут».

Дома, на Вольной, я оставил объемные фото Боджиса, Данго, Шендона, Пика, леди Карли (ее тоже можно было причислить к «моим женщинам») и Кати, все шесть фотографий, которые я получил. И вот теперь они захватили еще и Рут.

Кто они?

Я не мог припомнить имени Грин Грин, как ни старался, но что такое Остров Мертвых, конечно, знал.

— Благодарю вас. Андре.

— Что-то не так, мистер Сандау?

— Да. Но я все улажу. Не волнуйтесь, это вас не касается. И забудьте мое имя.

— Уже забыл, мистер Коппер.

— До свидания.

— До свидания.

…Я направился в дом на улице Нуаж. Прошелся по комнатам, нашел спальню Рут и внимательно осмотрел ее. Вся обстановка полностью оставалась на местах. Одежда Рут тоже была в шкафах и ящиках, включая разного рода мелкие личные вещи, которые люди не оставляют в старых жилищах, если меняют адрес. Было забавно и странно бродить по дому, который уже не был таким, как раньше, и то тут, то там натыкаться на знакомые предметы — старинные часы, разрисованную ширму, инкрустированный портсигар, — это напоминало мне о жизни, которая перетасовывает вещи некогда значимые для вас, среди предметов вечно чужих, тем самым уничтожая их особое тонкое очарование, остающееся лишь в нашей памяти о прошлом времени и месте, а потом и это очарование умирает, продырявленное фактом встречи с ним. И возникшие чувства снова исчезают, как и воображаемая картина в вашем сознании. По крайней мере, именно это я чувствовал, пока отыскивал какой-то след, намек на то, что могло здесь произойти. Час проходил за часом, и одна за другой все вещи в доме прошли сквозь сито моего пристального внимания, и тогда мысль, осознанная мною в конторе адвоката, все то, что не покидало меня по пути с Вольной и еще раньше, с того дня, когда я получил первое письмо с фотографией, эта мысль завершила круг обращения: из мозга в чрево — обратно в мозг.