Святослав Логинов - Обвал

Власть в городе сама собой сконцентрировалась вокруг Механического завода. Здание районной администрации стояло пустое и холодное, а в работающих цехах было тепло. Там делилась провизия, привезённая Стасом и ходоками соседнего анклава, и выдавались скудные пайки. Как это делалось, Стас не спрашивал: меньше знаешь – крепче спишь.

Рабочие закидывали на повозку заранее подготовленные пустые бидоны и мешки, грузили, если что-то было сделано по заказу деревенских, и Стас тут же уезжал. На лесном складе, по ту сторону мёртвой полосы, менял лошадь и успевал сделать ещё две ходки с дровами. Домой возвращался не то чтобы очень поздно, но в абсолютной тьме. Дома его ждало тепло, приготовленный обед, улыбка Юли, а потом холодная одинокая постель.

В тот день Стас сделал всего две ездки. Неожиданная декабрьская метель замела дорогу, а грейдер через мёртвую зону не пустишь. Пришлось пробивать путь на санях, а делать лишнюю поездку в таких условиях, значит зря мучить коня. Старому Баламуту нет дела до людских забот.

По счастью, к полудню метель стихла, а к вечеру и вовсе выглянула луна. Снег заискрился, засверкал, стало светло.

Ваньки, разумеется, не было на месте. Стас сам распряг Малыша, напоил и задал корма. Притворил дверь конюшни и бороздя валенками свежий снег, направился к домам. И уже на полпути услышал истошный Ванькин визг. Доносился он от Юлиного дома.

Стас вздрогнул и побежал. Сразу перехватило дыхание, закололо сердце. Он уж и думать забыл о проклятой инвалидности, а она, вот, как не надо – явилась.

– Ты чо?! – голосил Ванька. – Я трахаться хочу, а ты кочевряжишься, словно целка!

На последнем выдохе Стас ворвался в дом.

Круглая луна пялится в окно. Застывший лунный свет, словно студень, словно слизь мёртвой зоны, распластался по комнате, высветив расхристанного Ваньку и Юлю, прижавшуюся к печи. В руке у Юли печной сковородник на метровой деревянной рукояти. Чёрная отметина на Ванькином лбу показывает, что один раз он уже соприкоснулся с женским инструментом.

Разбираться Стас не стал, всё и так было ясно. Коротко размахнувшись, он ударил Ваньке в харю. Голова мотнулась на тонкой шее, а сам Ванька поспешно сполз на пол. Но вопить не перестал.

– Ты чо руки распускаешь? Сам не ам и другим не дам? А мне надо! Я трахаться хочу, мне бабу надо!

Стас сгрёб Ваньку за грудки, рывком поставил на ноги и вновь приложил ему в морду. Ощущение было такое, словно бил в мешок с мякиной. Голова, да и всё Ванькино тело болталось как налитое слизью, растворившей всё, что должно быть в человеке.

Ванька хрипел неразборчиво.

Стас, не давая Ваньку упасть, прижал его к стене и ударил ещё. На этот раз башке было некуда отшатываться, Стас почувствовал, как хрустнула под кулаком тонкая Ванькина переносица.

– Стас, миленький, не надо! – закричала Юля. – Не бей его, пусть он убирается!

Стас, не отпуская Ванькин полушубок, вытащил из-за пазухи пистолет, отнятый у бандитов, ткнул Ваньке в лицо, так, чтобы вдоволь он мог налюбоваться пристальным зрачком дула.

– Запомни, тварь, ещё раз увижу, что ты даже не в дом впёрся, а калитки коснулся, на осек руку положил, то тебе не жить. Я тебя в слизь превращу.

– Ты мне нос сломал… – прогундосил Ванька. – Я жаловаться буду.

– Кому? – Стас так удивился, что у него даже злость пропала. – Иди, дурак, и помни мои слова.

Он перехватил Ваньку за ворот полушубка, пинком отправил сначала в сени, потом на улицу. Вернулся в дом.

– Юля, с тобой всё в порядке?

Юля уронила сковородник и расплакалась.

– Да что он может сделать, он же шибздик, на него плюнешь, из него дух вон. Но до чего противно, когда он без стука ввалился в дом и потребовал… ну, ты слышал…

– Так, – сказал Стас. – Я его, всё-таки, убью.

– Стас, миленький, не марайся ты об эту мразь. Ну, зачем тебе пистолет? Убери или просто выкини.

– Пистолет как раз нужен. Я же в город езжу через мёртвую зону. Людей на дороге нет, а волки есть. Пока бог миловал, но ведь зима только начинается.

– Хорошо, хорошо… Но на Ваньку плюнь. Ты хороший, умный, сильный, а он просто мелкая дрянь. Ничего бы он мне не сделал. Получил бы ещё пару раз сковородником и уполз бы к себе.

– Я понимаю, но как вспомню, что он орал… Ведь тебя в горстке носить надо, пылинки сдувать… – Стас вдруг, неожиданно для себя самого, опустился на колени. – Я ведь люблю тебя, бесконечно люблю. С первой минуты, как увидел, ещё там. Я потому и привезти тебя сумел, что без тебя жизни нет. День и ночь о тебе думаю…

Юлина рука коснулась его головы, принялась гладить по волосам, не то, лаская, не то, успокаивая.

– Ты хороший, ты самый лучший на свете. Надёжный, добрый, чудесный. Мне бы, дуре, радоваться, что я тебе нужна, ведь я знаю, что Лёня никогда меня не найдёт. Только, если можно, не торопи меня, дай мне привыкнуть к этой мысли…

– Мама!

В кухне появился Лёнька. Босиком, в пижамке, сшитой из привезённого ситчика. Надо же, Ванькин орёж, драка его не разбудили, а может быть, просто сидел затихарившись, понимая, что соваться нельзя. Так велит инстинкт ребёнка, родившегося и выжившего в обвалившемся мире. А теперь опасность миновала, и Лёнька явился.

– Я буду ждать, – сказал Стас. – Сколько надо, столько буду ждать.

День и ночь. И ещё день и ночь. Короткий зимний день и самая длинная в году ночь. Ходок, словно ходики, маятником качается туда-сюда, осуществляя смычку города с деревней. Шесть дней кряду по три изматывающих поездки в день, потом – сутки отдыха. Ходок тоже не может без выходных: надо отоспаться, попариться в бане, деликатно посидеть в гостях, глядя на Юлину улыбку, поиграть с Лёником, сходить с ним на опушку леса, вырубить новогоднюю ёлочку.

Странный ребёнок Лёня, родившийся через неделю после обвала. Три года ему уже сравнялось, идёт четвёртый, а он не говорит. Всё понимает, а сам произносит три слова: мама, Тас – это Стас, и баба – так он называет всех женщин в деревне. Играть ему не с кем, бегает к Елиным, бодаться с ягнятами. Елины рады, у них сердце болит по городским внукам.

И не улыбается Лёня никогда. Ужасно серьёзный молодой человек. Но ласковый. Подойдёт, ткнётся мордашкой в плечо и замрёт, наслаждаясь чувством безопасности, которого так не хватало в первые три года жизни.

Вчера, когда они вдвоём ходили за ёлкой, Стас заметил в Лёниных глазах мерцающую зелёную искру. Неужто ходок растёт? Кто знает, к добру или к худу? Наверное, всё-таки, к добру, человеку нельзя быть запертым даже в большом анклаве.

Отдохнувший Малыш бодро бежит по бывшему шоссе. На неделе Стас накатал отличную дорогу, вчера её самую чуть припорошило снежком, что не мешает ехать. На свежем снегу видны заячьи стёжки, следы лис и одичавших собак, мышиные строчки. Волчьих следов не видно, и это хорошо. Пистолет – пистолетом, а тремя выстрелами от стаи не отобьёшься.