Генри Лайон Олди - Призраки Ойкумены

А потом тренер с ученицей вошли в комплекс, и на них рухнул потолок. Гремела безумная какофония, хор сотен голосов исполнял авангардистскую ораторию. Трибуны бесновались, и Эзра Дахан удивился: неужели овации в честь Джессики еще продолжаются? Мигом позже сделалось ясно: Джессика тут ни при чем, и овации ни при чем. Ценители высокого искусства фехтования превратились в биржевых брокеров из той древней эпохи, когда торги на бирже проходили вживую. Судя по бедламу, котировки акций стремительно обвалились.

Не всех акций, поправил себя мар Дахан. Только акций киттянских космопортов. Большинство зрителей не сочли нужным включить конфидент-режим. Понять, с кем они пытаются связаться, было проще простого.

Тренер достал свой коммуникатор:

«Уважаемый клиент «Космических линий Китты»! Доводим до Вашего сведения, что система Альфы Паука закрыта для рейсов любой категории в связи с форс-мажорными обстоятельствами. Приносим свои искренние извинения в связи с возможными неудобствами. Для получения дополнительной информации свяжитесь…»

Далее шел номер информ-службы космопорта. Сейчас ее атаковали тысячи людей. «При чем тут Диего Пераль?» – задался вопросом Эзра Дахан. Ответа он не знал, но знал другое: и к этому форс-мажору сеньор Пераль каким-то образом причастен. Вероятность не баловала разнообразием: восемьдесят три процента.

1‑й арестант:

3‑й арестант:

2‑й арестант:

4‑й арестант:

1‑й арестант:

Капитан Рамирес:

2‑й арестант:

4‑й арестант:

Капитан Рамирес:

4‑й арестант:

Капитан Рамирес:

4‑й арестант:

3‑й арестант:

1‑й арестант:

2‑й арестант:

5‑й арестант:

Капитан Рамирес:

Арестанты:

(хором)

Капитан Рамирес:

5‑й арестант:

3‑й арестант:

Стражник:

(входит в камеру)

3‑й арестант:

(встает, подходит к стражнику)

Стражник:

3‑й арестант:

(не меняясь в лице)

Стражник:

1‑й арестант:

2‑й арестант:

5‑й арестант:

Мар Шаббат:

(задерживается на пороге камеры)

Капитан Рамирес:

Мар Шаббат:

Дров Сидор нарубил загодя, еще днем. Повезло: увидал в окошко, что лесник, аспид зловывернутый, в город за водкой да бакалеей намылился. Дорога-то аккурат мимо Сидоровой хаты бежит, вот и углядел. Проводил добрым словом лесниковы сани, дождался, пока с глаз долой скроются, а сам за топор – и в лес. Пришлось дать кругаля, прячась от соседей. Соседи – они такие: кто смолчит, а кто и леснику доложит. Или того хуже, Прошке-управляющему, сукину сыну Прохору Ивановичу, жить ему сто лет с зубной болью. Плакали тогда и дровишки, и тепло в хате, и спина Сидорова с жопой за компанию.

Ничё, гладко сыграло, без свидетелей.

На опушке снега намело – сила морская! Сидор с хрустом проламывал толстую корку наста, при каждом шаге проваливаясь по пояс. В штанах окопалась бабушка Мороз, грызла мелкими зубками неудобь сказать что. Дальше, меж деревьями, снег лежал по колено, идти стало не в пример легче. Сухостоя хватало, тащить, опять же, близехонько. Сидор мотнул башкой туда-сюда: нет, с опушки вора не разглядеть. Он взялся за топор и махал до полудня, лишь изредка переводя дух и слушая: не идет ли кто? Взопрел, увязал добычу в вязанки, по-тихому вернулся домой и стал ждать вечера. Средь бела дня кто ж вывозит? Дунька, Сидорова благоверная, баба умная – чаем поила да помалкивала. Душой за мужа изболелась: а ну как поймают на порубке в господском лесу? Ежели только плетей дадут – считай, повезло. С другого боку, печь топить надо? Надо. А где дров взять? Не за деньги ж покупать? Тем паче, какие деньги у Сидора?!

Не деньги – слезы.

Зимой темноты просить – раз плюнуть. Был день и сплыл. В сумерках, чтобы огонь не жечь, но и на свету лишний раз не мелькать, запряг Сидор кобылу Хрумку в дровни. Обождал чуток – пускай мраку нагонит! – и тронул с богом.

Луна на небо выкатила – загляденье. Желтая, круглая, что твой блин на Масленицу! Вокруг личика – нимб морозный. Звезды девками на выданье перемигиваются. Сидору аж на сердце полегчало: не может в такую ночь дурного приключиться! Поначалу все и шло, как по маслу. Место с первого раза отыскал, вязанки загрузил и в обратный путь тронулся. Хрумка, даром что кляча, труси́ла ходко для своих преклонных лет – видать, тоже в конюшню торопилась. Сидор ежели и кричал: «Но, мертвая!» – так во-первых, не кричал, а бурчал, а во-вторых, не для скорости, а для форсу, что ли. Всей дороги с полверсты осталось, тут и кончилась Сидорова удача.