Генри Лайон Олди - Призраки Ойкумены

Крисп не знает, что только что сделал абсолютно верный вывод из ряда ошибочных посылок. Он знает другое: Эрлия была бы довольна. Эрлия была бы им довольна.

– Трубки есть? – спросил Диего.

Ну ее к черту, эту Ойкумену, подумал он. Еще дадут клистирные! И уточнил:

– Курительные. Есть?

– Трубки? Комната для курения на втором этаже. И табачок там же, да-с! Но вы можете не утруждаться, я сейчас кликну Анастасию Евдокимовну. Она принесет…

– Спасибо, не надо. Я найду.

Вслед за маэстро, как по команде, вышли Фриш с Пшедерецким. Штильнер проводил их растерянным взглядом:

– Они могли бы курить здесь…

– Они не курят, – Яффе встал у окна, глядя поверх забора на ледяной плес водохранилища. – Допускаю, что сеньор Пераль курил раньше, но бросил. Вероятность семьдесят два процента. Сейчас он раскурит трубку, сделает две-три затяжки, тем дело и кончится.

– Но как же? – кудахтал профессор. – Но почему же?..

– Фриш, – пояснил Яффе. – Мар Фриш.

– При чем тут мар Фриш? Он требует, чтобы они курили?!

– Он понимает, что я хочу остаться с вами наедине. Он подал им знак.

– А вы хотите остаться со мной наедине?

– Да.

– Зачем?

Штильнер сел в кресло, откинул голову назад и прикрыл глаза. Задавая вопрос, он знал ответ. Профессору требовалась пауза для этих простых действий: сел, откинул, прикрыл. В темноте и неподвижности беседа с Иданом Яффе превратилась в чистый, незамутненный диалог.

Штильнер не сомневался: так ему будет легче.

– Нам надо обсудить будущее. Будущее пассажирских коллантов в целом – и будущее сеньора Пераля в частности. Не притворяйтесь, будто не понимаете, о чем я. В какой-то мере Бюро спровоцировало вас на инициирующий разговор с мар Шармалем. В какой-то мере вы спровоцировали мар Шармаля на создание пассажирского колланта. В какой-то мере мар Шармаль спровоцировал все нынешние коллизии. Ответственность, Адольф Фридрихович. Мы несем ответственность, и я предлагаю разделить ее по-честному.

– Только ответственность?

– Нет. Преимущества – тоже.

– Мы говорим, как пожилые родители накануне свадьбы детей. Им – любовь, нам – расходы и перспективы. Какие мне предстоят расходы?

– Время и силы. Время, потраченное вами на изучение возникших феноменов. Силы, потраченные на этот труд.

– Что еще?

– Самоограничение. Вы станете изучать только те феномены, на которые я укажу. Остальные, как бы заманчиво они ни выглядели, не отнимут у вас времени и сил.

– Самоограничение? Скажите лучше, подчинение!

– Как вам будет угодно. Вы не спросите о перспективах?

– Милостивый государь! Я не гематр, но я не идиот! Доступ к вашим феноменам, возможность сунуть пальцы в язвы мироздания, шанс набить этот старый рассохшийся мозг, словно шифоньер, новым гардеробом… Каких перспектив мне еще желать? Даже если вы засекретите все сверху донизу…

– Я понимаю. Никакая секретность не абсолютна.

– И я понимаю. Вы не начали бы вербовать меня так прямо, желай вы всего лишь научных консультаций. Что вам еще надо?

– Я планирую ассимилировать сеньора Пераля в гематрийской среде. Дать гематрийское гражданство, прикрыв от Великой Помпилии. Снабдить средствами к существованию.

– Иными словами, купить добровольное сотрудничество?

– Да. Он вдовец, мы женим его на гематрийке.

– Мы?

– Вам известно, что ваша дочь неравнодушна к сеньору Пералю?

– Черт возьми!

– Вы имеете что-то против их брака?

– Я не лезу в сердечные дела своих детей! И вам не советую!

– Оба молоды, хороши собой. Общие интересы: фехтование…

– Хватит! Вы отвратительны.

– Обеспеченная жизнь. Образование для детей.

– Если Джессика не будет против…

– Если правильно подойти к вопросу, она не будет против. Вероятность семьдесят шесть процентов ровно. Вопрос в другом: не будет ли против сеньор Пераль?

– С чего бы?

– Варвары избегают брака с гематрийками. С точки зрения варваров, гематрийки холодноваты.

Профессор Штильнер открыл глаза. Встал из кресла, подошел к столу с выпивкой. Среди рюмок и графинов, ближе к краю, блестел стакан с минеральной водой. Профессор взял стакан и, когда алам Яффе повернулся к хозяину дома, выплеснул воду в лицо собеседнику.

– Вы повернулись нарочно? – спросил Штильнер.

Яффе кивнул.

– Почему?

Достав платок, Яффе вытер мокрое лицо:

– Вашу реакцию я рассчитал заранее. Мне следовало позволить вам разрядить напряжение. Иначе вы бы замкнулись, и я потерпел бы поражение. Вы обиделись за дочь?

– Гематр! – надо было слышать, с каким великолепным презрением произнес Штильнер это слово. – Он, значит, рассчитал заранее! Нет, любезный, я обиделся не за дочь. Я обиделся за жену, земля ей пухом. Эмилия Лукинична родилась гематрийкой, и я никогда – вы слышите? никогда! – не считал ее, как вы изволили выразиться, холодноватой. А моя дочь тут вообще ни при чем. У Джессики имеется полный комплект чувств, да такой, что любой варвар обзавидуется! Вы, главное, попадитесь ей под горячую руку…

Яффе долго молчал.

– Да, – наконец признал алам. – Тут я недосчитал. Чувственная гематрийка – это слишком даже для меня. Все понимаю, но разум отказывается учитывать такой фактор в расчетах.

Штильнер протянул ему салфетку:

– Сейчас вы очень похожи на помпилианца. Когда разговор заходит об их рабах… У помпилианцев рабы тоже попадают в «слепое пятно».

– Вам, кстати, известно, – резко, слишком резко для гематра Яффе сменил тему, – что ваша дочь выиграла турнир?

– Выиграла?

Вместо ответа Яффе достал уником. В активированной сфере смеялась Джессика Штильнер – на верхней ступеньке пьедестала. К груди она прижимала золотой кубок в форме тюльпана и огромный букет живых тюльпанов: ярко-красных, с желтой бахромой по краям.

– Вот засранка! – с чувством выругался профессор. – И ни слова отцу…

С восточной веранды открывался прекрасный вид на залив Делмар-Гугу. Утреннее небо переливалось всеми оттенками перламутра. Морская гладь в лучах солнца сияла… Нет, решил Лука Шармаль. Расплавленное золото не годится. Слишком расхожая метафора, к тому же ошибочная по оттенку. Расплавленная платина? По цвету ближе: семьдесят два с половиной процента соответствия. Но платина не звучит. Банкир еще раз мысленно повторил: «Не звучит» – и остался доволен. Странный критерий для словосочетания, которое не произнесли вслух; впрочем, мар Шармаль полагал, что отыскал верные слова. Подходящую метафору для воды, отражающей свет, он найдет в другой раз, а пока его вполне удовлетворило оригинальное «не звучит».

Вслух Лука Шармаль говорил совсем другое. Прогуливаясь по веранде, он вел беседу с внуком. Перед Шармалем плавала голосфера коммуникатора, в которой мелькал Давид: появлялся и исчезал. Это нисколько не мешало молодому человеку общаться с дедом.