Татьяна Тарасова - Богиня судеб

И тут вдруг из-под ноги моей выползает страшенная змеища. Толстая, что твоя рука, склизкая и головастая. Правду сказать, я не то что не видал таких прежде, а и не слыхал даже, что они есть.

- Каких только гадов не наплодил Бурган, - согласно кивнул аккериец, с интересом слушавший рассказ Трилле.

- Угу. Так вот, подбирается ко мне эта тварь, голову поднимает и прямо мне в глаза смотрит. И знаешь, Дигон, странное дело: змей я до того пару раз издалека видел, а страха нет во мне. Чувствую, что нет. Уж кого я только не боюсь! И медведей, и волков, и тигров... Ладно, признаюсь тебе... Всех я боюсь, даже мышей и зайцев. А тут смотрю на гадину болотную, и хочется мне руку протянуть и гладкую кожу её потрогать... Я и протянул.

- Ну?

- Ничего. Свернулась у моих ног в клубок и лежит. Но тут я совсем окоченел от холода. Встал, да и пошел дальше. Оглянулся - она вслед мне смотрит... Прошел ещё чуть и снова на змею наткнулся. Длинная и тонкая, вроде пояса. Перешагнул, и иду себе...

Дигон заскучал. Откровенно зевнув, он отвернулся от спутника и стал вглядываться вдаль в надежде увидеть стены Кутхемеса. Нет, кроме равнины он ничего не видал - к городу они должны были подъехать лишь к самым сумеркам, а то и ночью.

- Едва выбрался из одного болота, как тут же в другое попал. Увяз по самую грудь, зацепиться не за что. Вот, думаю, и вышел я на ту тропу, что ведет к Ущельям... Знаю, что дергаться нельзя - ещё глубже затянет. А как быть? Распластал руки по вонючей жиже, замер, жду... Чего жду - не знаю. Может, чуда, может, человека какого... К богам обращаться боюсь: вдруг не того назову, которому в моей стране поклоняются. Знать бы, откуда я родом... Вот тебе хорошо - у тебя Стах есть. Какой-никакой, а все ж...

Дигон не мог позволить, чтоб о его боге отзывались так небрежно.

Пусть этот безродный бродяга сколь ему угодно бранит Садока, Равира, Рузбона и прочую шушеру, но - не Стаха.

- Вся великая Аккерия почитает Стаха, - поучительно произнес он, не испытывая, впрочем, особого негодования. - И ты, шакалий хвост, прикуси язык, не то мой меч отхватит тебе его до глотки.

- Хорошо, - покладисто кивнул Трилле, готовый провозгласить Стаха хоть властелином всего мира - лишь бы его новый приятель остался им доволен. - Так вот, раз уж так получилось, что богов у меня нет, я сидел в болоте молча, смотрел в темнеющие небеса и думал о будущем, коего лишился теперь уж навеки. Я думал о... Проснулся ли в душе твоей интерес к моим мыслям?

- Не проснулся, - сурово отринул аккериец любезное предложение спутника ознакомиться с его размышлениями перед гибелью, выраженное столь изысканно.

- Тогда я расскажу тебе о том, что случилось в тот момент, когда я погрузился в это дерьмо по горло. Сижу, скучаю, мерзну... И вдруг... "Держи-ись!"

Трилле заорал так внезапно и так пронзительно, что обе лошади захрапели и встали, видимо, ожидая нападения, а Волк выхватил меч и совсем уж было приготовился к бою, как понял тут, что сей вопль являлся лишь естественным продолжением рассказа. Подавив гнев, он смерил парня холодным взором синих глаз и с философским спокойствием заметил:

- Будешь орать - сверну башку.

- Угу, - согласился Трилле с таким справедливым решением. - Но не я крикнул... - он покраснел от напряжения, собираясь снова заорать, да вспомнил об угрозе спутника и тихо сказал: - "Держись..." Пойми, брат, в тишине болот слабый старческий крик показался мне диким визгом. Я вздрогнул, осторожно повернул голову... На краю трясины стоял человек в длинном сером балахоне, с седой бородою и бледными голубыми глазами, слезящимимся от старости. Он протянул мне клюку, за которую я уцепился обеими руками, и довольно легко вытянул меня на твердое место.

Лишь только я смог снова соображать (а до того страх подавил во мне сию исключительную способность, и наверняка мысли мои во время сидения в болоте не отличались стройностью и глубиной); так вот, лишь только я смог соображать, как без труда догадался, что передо мной ни кто иной как друид - мудрец и колдун, которого пикты почитают более вождя своего. Он пригласил меня в свою хижину - оказалось, что я прошел в стороне от неё шагов пятнадцать, ибо стояла она на самом краю болота, скрытая в зарослях чахлых, но густых кустарников. Там, у огня, пока сушилась моя одежда, он поведал мне... О, брат мой, проснулся ли наконец в душе твоей интерес к умственным беседам?

- Не проснулся, - с отвращением отказался Волк, желающий слушать только саму историю, но никак не рассуждения.

- Тогда я миную первую часть его долгой речи и сразу перейду ко второй, совсем короткой. Протягивая мне чашу с неким крепким и терпким, но весьма горячительным напитком, он на миг посмотрел в мои глаза и вдруг... Лицо его изменилось. Удивленно подняв брови, он рукою повернул мою голову за подбородок к свету и начал пристально в меня вглядываться! Я терпел, хотя мне было неприятно: точно так поступил со мной в Канталии один блонд, проклятый судейский... Держал за подбородок и рассматривал, а потом упрятал в подвал на две луны - за бродяжничество. А кто сказал, что бродяжить нельзя? Митра? Садок?

Тут маленькое происшествие прервало его повествование. Припомнив обиду и свои ощущения, испытанные в темнице, Трилле распалился. Голубые глаза его гневно засверкали, а уши запламенели как флажки на купеческой галере. Размахивая руками и подпрыгивая в седле, он вдруг свалился с лошади, и некоторое время лежал на земле без движения, тщетно ожидая помощи от Дигона. Но, поскольку тот даже не обернулся, Трилле помог себе сам. Вскочив, догнал свою караковую, запрыгнул на нее, и как ни в чем не бывало продолжал рассказ - правда, теперь он старался не шевелиться вовсе.

- Старец долго разглядывал мою физиономию, так долго, что шея моя онемела. Потом встал, собрал в горшок какие-то корешки, коими завешаны были стены его ветхой хижины, залил их водой и повесил над огнем. Пока вода не забулькала, он не сказал мне ни единого слова и не отвечал на мои вопросы. Помешав свое варево, он добавил туда несколько капель того горячительного напитка, и - велел выпить до дна.

Не скажу, чтоб вкус у этой ослиной мочи был так уж приятен, но я выпил. После этого он снова всмотрелся в мои глаза. "Ну, мальчик, - молвил он вдруг тихо и как-то печально, - боги наделили тебя странным даром... Нет в жизни твоей ни любви, ни славы, ни золота. Нет покоя, но нет и войны. Ты - Повелитель Змей..." Я сморщился. "Змей? Вот еще! - отказался я от столь сомнительного титула. - Ежели ты, старик, скажешь, что я утерянный в младенчестве сын короля Бубабундии, я, может быть, и запрыгаю от счастья. Но что мне делать со змеями? Я терпеть их не могу, как, впрочем, и всякую другую живность..."

Он выслушал меня с улыбкою. "Что-то не слыхал я о такой стране Бубабундия..." Я рассердился. "И что с того? Я тоже не слыхал. Не путай меня, старик. Что ты там бормотал о змеях?" Он снова стал серьезен и печален. "Да, мальчик, ты - Повелитель Змей. Таких как ты во всем мире трое. Вы никогда не встретитесь, ибо судьбою сие не загадано, да и не нужны такие встречи ни тебе, ни им..." Я опять показал себя неучтивцем и грубо перебил друида: "Бурган их забери, остальных. На что мне они? Скажи лучше, что мне делать со змеями?" Он пожал костлявыми плечами: "Пусть подскажет жизнь. Знай одно: в трудный момент ты можешь воспользоваться своим даром, но не спеши продавать его за золото. Любой - запомни это, мальчик - любой дар теряет силу, если пускать его в продажу..." Вот, пожалуй, и вся история, - неожиданно закончил Трилле. - Друид вывел меня из болот, показал дорогу к Лахоре...