Александр Смолян - Во время бурана

— А я против, — отозвался Грицай. — Я по-прежнему решительно высказываюсь за предложение архитектора Рудых.

— Вот и прекрасно! — воскликнул Печерский так, будто Грицай заявил о своем полном согласии с ним. — Один член комиссии — за, другой — против. Значит, за вами, Павел Васильевич, как за председателем, последнее слово. Для вас, как для архитектора, все достоинства гущинского проекта должны быть очевидны. Остроумнейшее решение проблемы внутренних путей. Никаких лифтов — автомобили сами въезжают по отлогим пандусам до третьего этажа. Монументальное оформление фасада.

Печерский отыскал лист с изображением фасада и поднес его к окну:

— Да ведь это великолепно. А? Не гараж, а просто — храм автомобильного бога!

— Ого! — рассмеялся Матвеев. — Храм — не храм, но выглядит, действительно, эффектно. Насчет фасадов Гущин — мастер.

— На этот раз я согласен с Геннадием Григоричем, — сказал Грицай. — Фасад, по-моему, того… храмоватый.

Алексей молчал. Во-первых, его пока что не спрашивали, а ведь сам он не был членом комиссии; во-вторых, он боялся наговорить резкостей. Наконец, он надеялся на Грицая, который до сих пор упорно отстаивал его предложение. Но сегодня Грицай почему-то ограничивался короткими репликами. И получилось так, что обсуждалось только предложение Гущина.

Расхвалив проект гаража, Печерский передохнул и продолжал:

— Посмотрим теперь, что получится, если мы согласимся с товарищем Рудых. Хорошо, согласились. Разбили здесь сад. А гараж отнесли, скажем… — Он поводил пальцем по плану. — Скажем, сюда отнесли его, в Сапежников переулок. Ближе никак не получится. Вы представляете себе, что это значит? Извольте тогда, имея собственную машину, идти пешком до гаража, а вечером, поставив машину в гараж, возвращаться домой опять-таки пешком. Благодарю покорно. Вопрос, по-моему, ясен.

— Нет, не ясен, — раздалось из угла, в котором сидел Алексей.

— Прошу вас, — сказал Матвеев. — Прошу вас, Алексей Игнатьич, мы слушаем.

Алексей подошел к столу.

— Прежде всего мне непонятно, как можно забывать, что, возводя здесь гараж, мы должны будем отказаться от одного из жилых корпусов. Гараж-то с подъездными путями занимает гораздо больше места, чем намеченный проектом сад. Это — раз. В этом квартале жилая площадь сразу уменьшилась бы, следовательно, на двадцать квартир. Я уж не говорю о том, как это отразилось бы на нижних этажах соседних домов. Думаю, что каждый из вас, товарищи, предпочел бы квартиру с окнами, выходящими в сад, а не упирающимися в гараж. Что же касается всех достоинств гущинского проекта… — Алексей взял из рук Печерского лист с изображением гаража, — в Сапежниковом переулке все эти достоинства будут не меньшими, чем в Огородном. Более того — во многом гараж здесь только проиграл бы.

— Интересно, — насторожился Печерский. — Это в каком же смысле?

— В самом простом. Посмотрите на фасад. С какой точки он взят?

— Метров со ста…

— Так. А в действительности до противоположной стороны переулка всего двадцать пять метров. Все пропорции окажутся смещенными. И придется любоваться этим храмом только на бумаге. Если же разбить спроектированный мною сад…

— Сад спроектировать, — прервал Печерский, — это, батенька, работа невелика. Деревья, как известно, растут и без архитекторов.

— Я спроектировал весь квартал жилых домов. Вы это прекрасно знаете. Сад органически входит в этот ансамбль.

Матвеев притронулся к плечу Алексея.

— Все это правильно, Алексей Игнатьич. Все это надо, конечно, учесть. Но у нас тут, в направлении Турухтанского острова, намечено разбить большой парк.

— А мне кажется, — продолжал Алексей, — что обладателям машин будет совсем не вредно сделать хоть по пятьсот метров в день пешком. Сколько здесь до Сапежникова переулка? Не больше ведь? Хуже, если детям придется бегать до Турухтанского парка по автомобильной магистрали, мимо гаража.

— Правильно! — раздался вдруг женский голос. — Он хоть и сам молодой, а понимает, что надо об детях подумать.

Это сказала Прасковья Фоминична. И это было каплей, переполнившей чашу терпения Геннадия Григорьевича Печерского.

— Ну, — сказал он, разводя руками, — это уже демагогия! Это, доложу я вам, какой-то митинг! В такой обстановке нельзя принимать деловые решения… А вы там чем занимаетесь?!

Последние слова относились к Грицаю, который стоял на одной ноге и сапогом, снятым со второй ноги, ожесточенно раздувал угли в самоваре. С каждым его движением из самовара вылетало все больше и больше искр.

— Нет, товарищ Грицай, это уже ни на что не похоже. Вы здесь — представитель завода, член комиссии, а не… не кухонный мужик, простите меня, пожалуйста. Призовите же его к порядку, Павел Васильевич! Если уж вы настояли, товарищ Грицай, чтобы комиссия выехала на местность, так извольте работать вместе с нами. Тут вот автор проекта выступает, а вы там занимаетесь разжиганием самовара.

— Раздуванием, — пробурчал Грицай, натягивая на ногу нагревшийся сапог.

— Что вы говорите?

— Я говорю, раздуванием занимался, а не разжиганием. Сами же хотели самоварчиком побаловаться. — Грицай подошел к столу и стал свертывать чертежи. — Вот что, товарищи. В сорок втором году фронт, как вы знаете, проходил совсем недалеко отсюда. Батальон, в котором я служил, был переброшен на этот участок фронта. Нужно было срочно строить укрепления: было известно, что противник готовит наступление именно здесь. И вот… Простите меня, товарищи, мне хочется рассказать вам один случай. Очень интересный случай, хоть он и не имеет на первый взгляд прямого отношения к вопросу, который мы обсуждаем. Однако произошел он именно здесь, где мы с вами сейчас находимся. Вы разрешите, товарищ председатель?

— Пожалуйста. — Матвеев посмотрел на часы. — Пожалуйста, если вы считаете нужным. Я вот только думаю: найдет ли нас Гущин, если приедет?

— Найдет. Я предупредил шофера.

Прасковья Фоминична молча поставила перед каждым по чашке чая, а на середину стола — вазочку с сахаром и вазочку с печеньем. Только пододвигая чашку Печерскому, она негромко произнесла:

— Вы уж извините, если я что неправильно сказала.

— Что вы, что вы! — смутился Печерский. — Вы-то как раз вполне правильно сказали. Я ведь не о том…

Грицай взял кусок сахара и стал пить чай вприкуску. Все охотно последовали его примеру.

— Нужно было, говорю, строить блиндажи, — продолжал Грицай. — А из чего их строить? Материалов — никаких. Дерево здесь было тогда на вес золота. Да что там золото — пропади оно пропадом — на вес хлеба! Думаю, что от холода в ту зиму не меньше ленинградцы страдали, чем от голода. Хлеб хоть самолетами доставляли, а дров самолетами не навезешь. И вот решено было разбирать на топливо деревянные дома. А несколько домов по этому самому Огородному переулку было выделено нашему батальону на материалы для блиндажей, Послал сюда командир батальона взвод саперов и поручил одному капитану — заместителю своему — лично проследить за этим делом.