Александр Смолян - Во время бурана

— Чего ты на меня напустился? Я только хочу сказать, что ты противоречишь сам себе.

— А противоречие — штука неуютная, да? Лучше, братец, вдумайся в это противоречие — не в нем ли вся суть? Может быть, именно то, что микробу — смерть, вирусу — здорово? А?

— Не понимаю.

— Что такое вирус? Грубо говоря, это частичка нуклеиновой кислоты в белковой оболочке. Но он не погибает и без своей белковой оболочки, более того — в клетку чужого организма он внедряется только голышом, только одной нуклеинкой. А уже внедрившись, этот паразит мастерит себе новую оболочку из чужого белка. Дошло? Нет еще? Вникай: тот же самый фермент, который губит микробов, разрушая белки их организма, оказывается невольным сообщником вирусов. По крайней мере — некоторых из них. Разрушая белковую оболочку, он освобождает нуклеинку, делает ее способной к нападению, к внедрению в наш организм. Вот тебе и разгадка. Вот почему вирус так резво поспешает за прогрессом.

Он замолчал, вопросительно глядя на меня. Я тоже молчал, несколько ошеломленный его словами. Потом я спросил:

— А что говорят специалисты?

— И ты туда же! Никак не можем без оглядки на авторитеты.

— Пойми, Левушка, что я слишком мало знаю об этом. Я даже не знаю, что здесь — данные науки, а что — твои умозаключения. Мне было интересно слушать тебя, но я не могу быть судьей твоей гипотезы. Даже если нет в твоих построениях логической ошибки, они еще нуждаются в проверке опытом.

— Несомненно. Именно для этого я и нахожусь здесь, — загадочно ответил Левка.

Тут я наконец вспомнил о том, зачем приехал в Лемболово.

— И долго еще ты намерен здесь оставаться? Что ты ответишь Лисице?

— Что вернусь. Конечно, вернусь! Ты надолго сюда?

— Нет, сегодня же — обратно.

— Я провожу тебя до станции и позвоню оттуда Лисице. Так соскучился по своей рыжей, как будто месяц не был дома.

— Может, со мной и поедешь? Долго ли тебе собраться?

— Не могу.

— Почему?

— Ты ведь сам говорил о необходимости проверки.

— Что еще ты выдумал, Левка? «В скромном домике лесника проводился эксперимент, которому суждено было составить новую главу в истории мировой науки…»

— Сколько, братец, ни шути, жизнь все равно не перешутишь. Я действительно провожу эксперимент, на который никто пока не решался.

Он посмотрел на меня, едва заметно улыбаясь, как будто еще раздумывал — говорить или не говорить. Потом пошел за печь и вернулся оттуда с новеньким этюдником («Купил-таки», — мелькнуло у меня в голове). Он открыл этюдник, вынул оттуда и осторожно поставил на стол деревянную стоечку, в пазы которой было вставлено десять пробирок. Две из них были пусты, восемь — наполнены какой-то зеленоватой жидкостью.

— В этих пробирках — вирус гриппа, — сказал Левка. — Точнее, одна из разновидностей этого вируса, вызывающая наиболее тяжелую и наиболее чреватую осложнениями форму заболевания. К счастью, эпидемий этой формы гриппа еще не было, как и сколько-нибудь значительных вспышек. Но отдельных заболеваний зарегистрировано уже немало, что и дало возможность выделить эту разновидность вируса. А чем мы гарантированы, что не вспыхнет эпидемия? Пока есть время, надо испробовать все способы борьбы. И прежде всего — все способы профилактики. Этим я сейчас и занимаюсь. Будь уверен, я не взялся бы за такое дело, если бы хоть немного сомневался в своей гипотезе. Потому что осложнения при этой форме гриппа поражают главным образом нервную систему. Чаще всего это острый менингит…

Я поймал себя на том, что с опаской покосился на пробирки. Левка тоже заметил это.

— Не беспокойся, — сказал он. — Я провожу опыты не здесь. Довольно далеко отсюда, среди болот, есть холмик, — кроме нас с Кузьмичом, туда и дороги-то никто не найдет. Первые опыты прошли вполне успешно: инкубационный период у гриппа очень короток, и я уже чувствовал бы, если бы заразился. К тридцатому числу я закончу опыты и тогда вернусь в город.

Вначале, признаюсь, я поверил Левке, но постепенно благоразумная недоверчивость взяла верх.

— Где же ты взял это добро? — спросил я, кивнув на пробирки, которые он убирал в этюдник.

— В ИВИ, у Крыжовникова.

— Либо ты пытаешься заморочить мне голову, либо Крыжовников неплохо подшутил над тобой. Я немного знаю Ивана Ипполитовича и уверен, что никогда в жизни он не дал бы тебе пробирок с таким содержимым. Если ты очень уж приставал к нему, он, может быть, дал тебе водички, чуть подкрашенной зелеными чернилами.

— Правильно, я тоже решил, что мне не удастся его упросить. И поэтому — тебе я могу признаться — я просто спер пробирки с вирусом в его лаборатории.

— Левушка, я-то думал, что ты стал хоть немного серьезней за эти годы!

— Не веришь? Хорошо, что же это, по-твоему?

— Откуда мне знать? Может, разбавитель для красок. Или лак для закрепления их на готовой картине. Или жидкость для промывания кисточек. Или самоновейший состав для подготовки холста…

— Может быть, ты даже позволишь капнуть тебе на руку, если я распечатаю одну пробирку?

— Не испытываю никакого желания.

— То-то же.

— Вовсе не «то-то же». Просто… Вдруг у этой жидкости какой-нибудь отвратительный запах… Мало ли, на какой дурацкий розыгрыш ты способен.

— Пусть так. Не буду тебя разубеждать.

Прошло полтора года… Или нет, сначала я все-таки коротко расскажу о телефонном разговоре с Лисицей, который состоялся в ту же пятницу, когда я вернулся из Лемболова.

Домой я добрался лишь около двенадцати. И еще на лестнице, нашаривая в кармане ключ, услышал, что у меня трезвонит телефон.

— Наконец-то! — сказала она, когда я снял трубку. — Прости, что я так поздно звоню, но ты ведь еще не спишь, правда? Я дозваниваюсь уже больше часа, тебя не было дома. Ну, как твоя редакционная командировка? Она оказалась совсем непродолжительной, да?

И тут же, не выдержав тона, закричала:

— Я знаю, я все уже знаю, Левушка позвонил мне, как только усадил тебя в поезд! Спасибо, милый, нам без тебя никогда бы его не найти, этого сумасшедшего! Тамара Андреевна сейчас у меня, мы обе целуем тебя! Слышишь? — Дурачась, она трижды чмокнула воздух. — Слышишь? Это я целую тебя заочно, но ты можешь потребовать эти три поцелуя в любое время при встрече. Левушка сказал, что к концу месяца вернется, приходи тогда, мы закатим пир горой! Придешь? Подожди, я передаю трубку Тамаре Андреевне, только потом я еще хочу кое о чем спросить у тебя.

Я разговаривал с ними, наверно, до часу ночи — то с одной, то с другой. Они расспрашивали, как Юра выглядит, какие этюды он делает, как я его отыскал… Снова и снова благодарили. Мне не хочется рассказывать об этом подробнее, потому что благодарить меня, как выяснилось позже, было не за что.