Герберт Уэллс - Пища богов (пер. Тан)

Те же газетки писали о том, как гигантские дети будут когда-нибудь срывать целые горы, перекидывать через моря мосты, прорывать туннели и прочее. «Удивительно! Не правда ли? Вот будет удобно тогда жить на свете!» — восклицали маленькие читатели этих газеток и шли заниматься своими делишками, как будто бы гигантские дети созданы исключительно для их удобства. Между тем для этих детей подобные подвиги были простой игрой, пробой сил, не нашедших себе цели. Дети не успели еще познать самих себя. Они играли по-детски, а гигантская сила росла в них на пользу будущего гигантского поколения людей, которые должны были задаться гигантскими целями.

Если взглянуть на этот переходный период издали, в перспективе, то он покажется одним последовательным процессом возникновения крупного племени, но тогда этого никто не замечал, так же, как никто в течение нескольких столетий не замечал упадка Римской империи, который мы теперь рассматриваем как единый и непрерывный процесс. Очевидцы таких процессов обыкновенно не замечают их, потому что видят только деревья и не могут объять своим взором весь лес, ясно очерчивающийся издали. Даже умным людям казалось, что «Пища богов» может дать миру всего лишь несколько необычных, уродливых и беспокойных явлений, которые, правда, с трудом подчиняются установленному порядку, но разрушить его не могут.

Одним словом, для постороннего наблюдателя самым удивительным в это время явлением показалась бы непобедимая энергия масс, спокойно продолжавших делать свое обычное дело, не обращая внимания на зарождение в их среде новой гигантской силы, предназначенной для дел огромного масштаба.

Совершенно так же, как перед самым началом водопада широкий и глубокий поток мирно катит свои воды, точно им предстоит проследовать в том же порядке до самого океана, народные волны того времени мирно катились, не предчувствуя катастрофы. Издали уже слышались шаги приближающейся эпохи гигантов, а в обществе шли все те же толки о банкротстве науки, о наилучшей формуле прогресса, о желтой опасности. Крупной перемены жизненного строя никто не ждал, потому что старые средства менять этот строй — маленькие революции, при которых мелкие людишки свергали мелкого деспота для того, чтобы самим стать на его место, — потеряли в народе всю свою привлекательность. Никому не приходило в голову, что новая перемена совершится при помощи новых больших средств. А перемена эта уже надвигалась…

Рассказывать подробно о ее наступлении — значило бы писать историю всего мира, но так как история эта представляет собой процесс почти одинаковый как в целом, так и в подробностях, то мы расскажем лишь о том, что случилось в маленьком, хорошеньком поселке Чизинг-Айбрайт в Кенте. По этому образчику читатели могут судить и о том, что происходило в целом мире.

Чизинг-Айбрайте был, конечно, викарий. Викарии, однако, бывают разные, и из всех их сортов я меньше всего люблю пегих, то есть таких, которые, будучи реакционерами и консерваторами по профессии, проявляют страсть к новшествам, к реформам. Чизинг-Айбрайтский викарий не принадлежал к их числу. Это был маленький, полненький, в высшей степени благонамеренный и консервативно мыслящий человек. Для того, чтобы потолковать о нем, нам нужно вернуться немножко назад, к тому времени когда миссис Скиннер — помните ее бегство с фермы? — перенесла себя и «Пищу богов» в идиллическую обстановку заурядного английского поселка.

При свете заходящего солнца поселок этот казался тогда особенно красивым. Ряды крытых соломою или красной черепицей коттеджей тянулись по долине, под горою, покрытою буковым лесом, окаймляя прихотливо извивавшуюся дорогу, которая спускалась от церкви к мосту. Почти каждый коттедж был с фасада огорожен решеточкой, обсаженной розовыми кустами или тисовыми деревьями. Викариат стоял отдельно между гостиницей и церковной колокольней весьма почтенного вида. Под мостом, между кустами ивняка, струился довольно быстрый и широкий ручей, вода которого пенилась, а местами сверкала как зеркало. Одним словом, вид поселка был чисто английский — старая культура, спокойствие и безмятежность так и бросались в глаза под горячими лучами солнца.

Викарий тоже бросался в глаза своим довольством и рыхлостью. Он, впрочем, всегда выглядел таким, — как в раннем детстве, так и в зрелом возрасте он не отличался подтянутостью. При первом взгляде каждому приходило в голову, что он начал свое образование в заросшей плющом общественной школе с самыми почтенными традициями и аристократическим составом учеников, но, однако, без химической лаборатории, и закончил его в старинной коллегии с готическим фасадом. Помимо богословских сочинений и проповедей, он читал только такие книги, которым уже исполнилась тысяча лет. При рыхлой комплекции и дряблом, похожем на перезрелое яблоко, лице, он постоянно носил скромный клерикальный костюм, сшитый, однако, у лучшего портного в Вест-Энде, и, ввиду профессионального приличия, никогда не выставлял цепочки от часов.

В тот вечер, о котором идет речь, викарий сидел на веранде своего дома и смотрел на поселок с тем видом блаженного удовлетворения, при котором больше ничего и желать не остается.

— Здесь хорошо! — сказал он, помахивая рыхлой ладонью по воздуху. — Холмы отгораживают нас от остального мира, так что нам и дела до него нет.

Разговор, происходивший между викарием и его другом, шел о всяческих современных ужасах, о демократии, об упадке религии, о домах в двадцать четыре этажа, об автомобилях, о желтой опасности, о том, что публика теперь ничего, кроме газет, не читает, и о том, что у нее нет никакого вкуса.

— Да нам дела до нее нет, — повторил почтенный священнослужитель.

А между тем как раз в это время до слуха его донеслись чьи-то шаги, так что викарий принужден был повернуть голову и посмотреть, кто идет.

Представьте себе старушку, ковыляющую по дороге, с узлом в костлявых руках и рваным зонтиком под мышкой; из всего сморщенного личика ее виден только один нос, из всего костюма бросаются в глаза только огромные, стоптанные и запыленные башмаки. Мог ли викарий думать, что в лице этой старушки вступает в поселок непредвиденное, в некотором роде сама Судьба? Между тем это именно так и было, потому что старушка — миссис Скиннер — несла в своем узле «Пищу богов».

Будучи слишком нагружена, чтобы сделать книксен, она притворилась, что не видит викария, и прошла в трех ярдах от него по направлению к поселку. Викарий молча посмотрел ей вслед, обдумывая в то же время дальнейшее развитие темы разговора. Старушки с узлами ходят по свету со дня его создания, а потому в появлении миссис Скиннер не было ничего необыкновенного.