Герберт Уэллс - Пища богов (пер. Тан)

Повод этот состоял в том, что, идя вместе со своим другом из Севенокса, он услышал около одной изгороди жалобный писк и поспел как раз вовремя, чтобы спасти двух молодых воробышков от нападения гигантских муравьев.

— Реакционеры! — воскликнул он, покончив это дело и увидев стену коссаровской усадьбы. — Хотел бы я знать, кто же теперь не сделается реакционером?

— Вот посмотрите на эту землю, которая когда-то была так прекрасна, а теперь лежит изрытая, оскверненная, испорченная. Понакопали на ней рвов, понастроили безобразные сараища, понаставили чудовищных машин! Взгляните на этих трех уродов, которые сидят там, задумывая какую-нибудь пакость! Посмотрите на все это и скажите, можно ли не быть теперь реакционером!

— Ну, вы, должно быть, наслушались Катергама, — отвечал его друг, слегка улыбаясь.

— Ничуть не наслушался, а просто посмотрел на все это внимательно. Подумайте о том мире и порядке, которых мы лишились благодаря этой Пище — последнему воплощению дьявола, стремящегося, как всегда, погубить нас и наши души. Подумайте о том, каков был мир, прежде чем мы родились, и каким он стал теперь! Подумайте о том, как красивы были эти склоны холмов, покрытые целым морем золотых колосьев, как мирно изгороди, обросшие цветами, отделяли владения одной семьи от владений другой, как разнообразили картину скромные фермы и как гармонично звучали колокола вон той церкви каждую субботу! А теперь с каждым годом все более и более теснит нас гигантская растительность, одолевают гигантские гады и насекомые, да еще вот те двуногие чудовища, которые ненавидят все тонкое, изящное, издавна для нас святое и дорогое… Не угодно ли взглянуть? — продолжал он, указывая своим длинным белым пальцем себе под ноги, — это следок одного из них. Полюбуйтесь! Он ведь больше чем на фут ушел в землю, несмотря на то, что почва тут довольно твердая. А что же будет в грязь? Из этих следов получатся трехфутовые ямы-ловушки для прохожих и проезжих. А кроме того, вот он затоптал куст шиповника, сколько травы помял и вырвал с корнями, продавил дренажную трубу, испортил тропинку. Что же это, как не разрушение? И вот они вносят его повсюду, везде нарушают порядок и благоустройство, внесенные человеком… А еще говорят — реакция! Да как же иначе?

— Но что же вы надеетесь сделать?

— Как что? Остановить их, пока не поздно! — вскричал молодой человек.

— Но…

— Это вполне возможно. Нужны лишь план, система и твердая решимость. Мы очень церемонимся с ними, а гигантизм все растет. Даже вот и теперь…

Молодой человек умолк на минуту, товарищ его воспользовался паузой, чтобы сказать:

— Все это катергамовщина.

— Пусть так, — продолжал студент, — но даже и теперь мы еще можем победить, если точно определим, что нам нужно, с чем мы должны бороться. Массы за нас, и теперь гораздо более за нас, чем двадцать три года назад. Закон тоже за нас, конституция, общественный порядок, церковь, обычаи, традиции — все за нас и против гигантизма. Из-за чего мы его терпим? Зачем мы лжем самим себе? Мы не хотим его, мы его ненавидим, так из-за чего же мы его щадим? Что же, неужели терпеть до тех пор, пока гиганты нас не передавят?

Он круто остановился и указал вправо.

— Вот посмотрите на эти кусты гигантской крапивы. Там, в середине их, стоит ферма, теперь заброшенная. А когда-то в ней жили — и безбедно жили — скромные и честные люди! Теперь взгляните сюда, — продолжал он, повернувшись и указывая на молодых Коссаров. — Вот они сидят! Я знаю их отца — эту грубую скотину, последние тридцать лет бегавшую без намордника в нашем чересчур снисходительном обществе. Тоже… инженер! Все, что для нас свято, для него — пустяки! Совершенные пустяки! Величественные традиции нашей расы и страны, наши благородные учреждения, веками установленный порядок, медленный, но верный ход истории, сделавший Англию великой и свободной страной, — все это для него ничто. Все это он готов променять на бредни о будущем, на грубую, материальную, несбыточную мечту… Это человек, который способен провести трамвай через могилу своей родной матери, если найдет это выгодным… А вы говорите о терпимости, о компромиссах, которые дозволили бы нам жить своей жизнью, а гигантам — своей. Уверяю вас, что это немыслимо… Так же немыслимо, как заключать договоры с тиграми! Им хочется нас скушать, а мы хотим жить себе на доброе здоровье…

— Но что же делать, однако?

— Как что делать? Весьма многое!.. Все!.. Прежде всего запретить изготовление Пищи! Ведь этих гигантов еще пока немного, они разбросаны, разъединены. Закуйте их, взнуздайте их! Чего бы то ни стоило, остановите их размножение. Запретите Пищу. Рассадите по тюрьмам людей, которые ее делают. Мир принадлежит или им, или нам! Во что бы то ни стало изолируйте Коссара! Ведь подумайте, одного поколения, одного только поколения достаточно для того, чтобы избавить нас от всякого гигантизма. Одно поколение — и затем все эти гигантские пасти сомкнутся, следы их сотрутся, мы снимем сирены с наших старых колоколен, переломаем наши тяжелые ружья для крысиной охоты, сожжем всю гигантскую растительность и заживем опять по-прежнему, восстановим тот добрый старый порядок, для которого люди и были когда-то созданы.

— Но для этого потребуются громадные усилия.

— Да ведь такова же и цель!.. А если мы будем медлить, то знаете ли, что нас ожидает? Гиганты повсюду будут разносить и разбрасывать эту чертову Пищу. Поля наши зарастут гигантской травой, сады и огороды — гигантской крапивой и чертополохом, подполья наших домов и подземелья городов переполнятся гигантскими крысами, которые хуже тигров, воздух переполнится гигантскими насекомыми, наконец, даже в море заведутся гигантские рыбы, которые будут топить наши корабли! Дома, церкви, даже города наши зарастут и будут брошены, как та ферма, которую я вам показывал. Наконец, и нас самих гиганты передавят своими сапожищами, как червей. Род человеческий погибнет… и из-за чего?.. Из-за размеров! Будто это такая важная штука! Из-за размеров! Из-за бездушной горы мяса!.. И ведь это уже начинается. А мы ходим да говорим: «Как это неприятно!» Ропщем, а ничего не делаем… Нет!.. Так нельзя!..

Он остановился и поднял руку.

— Пусть каждый выполнит свой долг! Я, по крайней мере, свой исполню. Я — за реакцию, за решительные и беспощадные меры… И в самом деле, что же нам иначе делать, если мы сами не собираемся потреблять Пищу? Мы слишком долго медлили, слишком много времени потратили даром. Я больше так поступать не намерен. Я за реакцию!.. О чем вы думаете? — прибавил он, взглянув на своего товарища и заметив рассеянность последнего.

— Все это так трудно и сложно, что…

— А?.. Сомнения!.. — сказал студент с горькой улыбкой. — Между тем среднего пути не имеется. Что-нибудь одно — съешь или будь съеденным. Как же иначе?