Герберт Уэллс - Пища богов (пер. Тан)

— Надеюсь, — отвечал старший. — Дело в том, что я ведь и не знал, что тот гигант, который ухаживает за принцессой, приходится ему сыном.

Скоро выяснилось, что Редвуд не успел еще успокоиться и понять, что между ним и внешним миром воздвигнута каменная стена. Слышно было, как он подходил к двери и пробовал отворить ее, а затем стал стучаться, за что часовой, стоявший на лестнице, сделал ему замечание. Затем он подходил к окну, и проходящие по улице, собираясь кучками, стали на него заглядываться. Полиция поспешила рассеять эти кучки. Потом Редвуд стал не переставая звонить, так что старший полисмен вынужден был заявить ему, что если он будет так вести себя, то провода будут перерезаны.

— Звоните, сэр, когда вам что-нибудь понадобится, — прибавил он, — а если будете звонить в виде протеста, так вам же хуже: мы перережем провода, и тогда никто уж на ваш зов не придет.

— Но неужели вы не можете сообщить мне…

Полисмен закрыл дверь.

После этого Редвуд стал проводить большую часть своего времени у окна, глядя на улицу. Но и улица немного могла сообщить ему относительно жизни внешнего мира. И так очень тихая, в этот день она была тише обыкновенного. Изредка проедет кэб или пройдет разносчик, появятся один или два прохожих, ничем не замечательных, пробежит, играя, группа детей, пройдет нянька с ребенком или кухарка за покупками — и больше ничего. Появлялись люди и на правой, и на левой стороне улицы, и сверху ее, и снизу, но у каждого из них, очевидно, были только личные интересы, интерес же общественный на них ничем не отражался. Заметив, что дом Редвуда оцеплен полицией, иные из них переходили на другую сторону, над которой из соседнего сада нависали листья гигантского лопуха, а иные подходили к полисменам и спрашивали, в чем дело.

Стоящий напротив дом номер 37 казался нежилым. Один раз в окне третьего этажа, вероятно, в спальне, показалась головка молодой горничной. Редвуд стал делать ей знаки. Сначала она заинтересовалась этим и начала со своей стороны сигнализировать что-то непонятное, но потом, заметив полицию, отвернулась и скрылась. Потом из подъезда дома номер 37 вышел старичок и, не глядя по сторонам, пошел направо.

Так прошло утро.

После полудня на соседней большой улице послышались крики газетчиков, но никто из них не завернул в тот переулок, где стоял дом Редвуда, откуда последний и заподозрил, что полиция к нему не пропускает. Он пробовал открыть окно, но был остановлен полисменом, стоявшим снаружи.

На приходской колокольне пробило час.

Редвуду принесли завтрак.

Он перекусил, выпил довольно много виски и опять поспешил к окну. Время тянулось страшно медленно, и Редвуд проспал час или два.

Проснулся он от каких-то отдаленных ударов или толчков. Было заметно, что дрожали стекла, как при землетрясении, но продолжалось это всего с минуту, и затихло, потом вновь возобновилось и, наконец, — прекратилось совершенно. Вообще явление было так слабо выражено, что Редвуд не мог понять, действительно ли он что-нибудь заметил, а потому, не останавливаясь на нем далее, перешел к размышлениям о собственной судьбе.

За что, в конце концов, его арестовали? Катергам вот уже два дня как стал во главе министерства. Должно быть, это он начинает вырывать с корнем гигантскую крапиву.

Вырывать крапиву! Но как же Катергам к этому приступит? Вырывать крапиву! Может быть, Катергам намеревается выслать принцессу за пределы Англии? Тогда, конечно, молодому Редвуду придется пережить много неприятностей. Пожалуй, даже… Но все-таки, за что же арестовали его отца? Зачем держат отца в неизвестности относительно судьбы сына? Надо думать, тут что-нибудь иное… какие-нибудь более решительные меры!

Может быть, они хотят арестовать всех гигантов сразу и рассадить их по тюрьмам?

Старика Коссара тоже, должно быть, схватили…

Как ни крепился Редвуд, но в глубине его сознания, на той черной занавеси, которая скрывала теперь от него весь окружающий мир, ярко выделялись написанные огненными буквами два слова. Редвуд настойчиво не хотел обращать внимания на эти слова, но они сами лезли в глаза, сами навязывались сознанию.

— Поголовное истребление! — прочитал, наконец, эти слова старый Редвуд.

Нет! Это невозможно! Положительно невозможно! Неужели Катергам на это решился? Да и, кроме того, уже поздно! Сколько лет прошло! Гигантизм укоренился, даже стал подавать блестящие надежды. Мало ли на что могут пригодиться гиганты!

Редвуд вскочил и, расхаживая большими шагами по комнате, бормотал про себя:

— Нет, нет, это невозможно! Род человеческий еще не совсем взбесился! Невозможно! Немыслимо! Бессмысленно! Какая польза убивать людей-гигантов, когда гигантизм укоренился в низшей природе? Можно ли будет с этой природой справиться без содействия людей-гигантов? Нет, эту мысль надо бросить, — проговорил Редвуд вслух, — положительно надо бросить! Поголовного избиения гигантов быть не может!

Проговорив эту тираду, старый Редвуд вдруг остановился. Что это такое?

На этот раз ошибиться было нельзя: стекла в окнах, несомненно, дрожали от каких-то глухих, отдаленных ударов. Редвуд бросился к окну и выглянул на улицу, причем тотчас же убедился, что слух его не обманывает: в противоположном доме, очевидно, тоже все что-то слышали. Из окна спальни верхнего этажа смотрела какая-то женщина, а из окна гостиной, этажом ниже, какой-то мужчина с видимым беспокойством высунулся и оглядывался по сторонам. Видно было также, что и полисмен, стоявший на улице, тоже что-то слышал.

«Залпы, — подумал Редвуд, отходя от окна, — ружейные залпы!..»

В эту минуту ему принесли чай, — очень крепкий, какой он любил. Должно быть, посоветовались с его экономкой. Выпив чаю, Редвуд не мог уже усидеть на месте, а стал ходить по комнате. Ум его сделался теперь способнее к последовательному размышлению.

Комната, в которой он находился двадцать четыре года кряду, служила ему кабинетом. Меблирована она была еще к его свадьбе, и с тех пор обстановка почти не изменилась. В углу, боком к окну, стоял огромный и весьма сложный письменный стол, со множеством шкапчиков, ящиков и перегородок, перед столом — вертящийся стул и такая же вращающаяся этажерка для книг, сзади стула, по стене, шли полки с рядами картонок, обозначенных буквами алфавита, а у бронзового камина стояла мягкая кушетка. Турецкий ковер ярких, цветов, шитые шелком портьеры да электрические лампы, поставленные вместо старинных керосиновых, составляли единственную новейшую прибавку к первоначальной обстановке кабинета.

Причастность хозяина к «Пище богов» оставила, однако, много следов в этой комнате. На одной из ее стен, на высоте человеческого роста, в несколько рядов были развешены фотографические снимки молодого Редвуда, сыновей Коссара и других гигантов, в разных возрастах и в различной обстановке. Даже наивное лицо молодого Каддльса нашло себе место в этой коллекции. В углу, на особой подставке, стоял сноп гигантской луговой травы из Чизинг-Айбрайта, а перед ним, на полке, лежали три пустые головки гигантского мака, величиною с большую шляпу. Наконец, над камином висел в виде украшения громадный череп гигантской свиньи из Окгема.